Такое дело. И еще: понимаешь, я на гниду даже разозлиться по-настоящему не могу. Вот в чем обида. А надо быть злым. К злости сила приходит.
— Все пена, Саня. Грязная пена. Самые страшные на дно залегли. Для них злость и бережешь!
Смирнов подошел к окну. В саду гуляли мамы с колясками, вовсю бегали неунывающие дети.
— Что у тебя там? Докладывай. — Он отвернулся от окна, сел на подоконник.
— По делу проходило одиннадцать человек. Пятеро деловых, остальные — так, с бору по сосенке. Семеро получили лагеря от трех до восьми, остальные в колонии для малолетних.
— Кто попал под амнистию?
— Все, Саня. Все!
— Черт бы нас побрал! Полную колоду тасовать. Обожди, я сам вспомню, кто там был. С покойничка начну. Леонид Жданов по кличке Жбан. Самсонов, кличка Колхозник, Алексей Пятко, кличка Куркуль, твой тезка Роман Петровский, кличка Цыган, и, наконец, Георгий Черняев, кличка Столб. Точно?
— Вот что значит незамутненная лишними знаниями память. Точно, Саня.
— Помолчал бы, эрудит! Насколько мне подсказывает моя незамутненная память, я, кончая юрфак в один год с тобой, диплом с отличием получил. А ты?
— Ну, а я, естественно, нет. Вам, заочникам, всегда послабка.
— Брек, как говорят судьи на ринге. По-моему, там без крови обошлось.
— Притемнили слегка вохровца у самого склада, но аккуратно. У них свой человек на фабрике был, Васин Сергей Иосифович, разнорабочий. Неделю сторожевых собак приваживал — кормил, ласкал. В тот день незаметно на территории остался, а друзей-собачек потравил к чертовой матери.
— Чем травил?
— Цианистым калием. Подогнали грузовой «Зис», затемнили вохровца, домкратом продавили стену склада. Огольцы в это время стражников у проходной дракой развлекали. А хевра — по досочке, накатом, контейнеры в кузов своего «Зиса», спокойно и не торопясь. И так же спокойно отбыли.
— А что, культурно!
— Если б не дурак Колька Колхозник, не знаю, как бы казаковская бригада дело размотала. Его, идиота, на Перовском рынке с чернобуркой засекли. Опохмелиться ему, видите ли, надо немедленно.
— Весь товар нашли?
— Если бы! Пять контейнеров — три с каракульчой, два с чернобурками — исчезли бесследно.
— Это же капитал, Рома! И пострелять не грех. Когда их брали, сопротивление оказывали?
— Да вроде бы нет. Тихо брали.
— И конечно, ни одного ствола не нашли. Действительно, культурно сделано. С кого начнем, Рома?
— Я думаю, с Васина этого и огольцов. Они все по адресам, дома. Деловые — те на хазах отлеживаются.
— Малоперспективно, Рома. Завалили Жбана стопроцентно не эти. Знать ни черта они не знают.
— Не скажи. Деловым связь нужна, информация, а может быть, и наводка. Через кого, как не через однодельцев? Есть шанс, Саня. Да и с кого-то надо наконец начинать.
— Наверное, ты прав. Но все-таки… Я тебя про обрубленные концы спрашивал. Не обнаружил?
— Явного ничего нет. Но кое-каких свидетелей на месте следователя я бы помотал. Ведь ушли пять контейнеров.
— Ладно. Я дело потом сам посмотрю. Авось среди свидетелей клиентов отыщу. А сейчас зови, Рома, Лидию Сергеевну и Андрея Дмитриевича.
— Док уже бумажку передал. Шлепнули Жбана в отрезке времени от двадцати тридцати до двадцати одного тридцати. Пуля, пройдя лобную кость, застряла в затылочной и послужила единственной причиной кончины незабвенного Леньки Жбана. Пуля передана в НТО Болошевой. Учитывая температуру от минус шести до минус десяти, полное окоченение, при котором возможен переворот тела, наступило не ранее двадцати четырех часов. |