Они пошли дальше, пока не дошли до еловой чащи, в которой можно было укрыться от снега и ветра. На земле лежал ковер хвои. В темноте Мак-Вей начал весело насвистывать. Он развязал мешок и постелил одно из одеял на ящик, а другое накинул на плечи женщины.

— Сядьте тут, пока я разведу огонь.

Он сгреб кучку хвои на драгоценный кусок березовой коры и зажег огонь. Потом при мерцающем свете он нашел еще топливо и подбросил в костер, пока пламя не поднялось до его головы. Лица женщины не было видно, но казалось, что она засыпает, пригревшись у огня. Полчаса Мак-Вей собирал топливо, пока не набрал большую кучу.

Потом он выгреб толстый слой угля, и скоро запах кофе и поджаренной ветчины пробудил его спутницу. Она подняла голову и скинула одеяло, покрывавшее ее плечи. Там, где она сидела, было тепло, она сдвинула шапку с головы, и он дружески улыбнулся ей из-за костра. Ее темные с бронзовым отливом волосы упали на плечи и загорелись отсветами огня. Несколько мгновений она сидела, не замечая этого, Устремив глаза на Мак-Вея. Потом она забрала волосы в руки, Разделила на пряди и заплела в тугую косу.

— Ужин готов, — сказал он. — Вы там будете есть?

Она кивнула и первый раз улыбнулась ему. Он принес ветчину, хлеб, Кофе и другую еду из своего мешка и положил их на свернутое одеяло между ними. Он сел против нее, скрестив ноги. Первый раз он заметил, что у нее не черные, как ему показалось раньше, а голубые глаза и на щеках играет румянец. Румянец сгустился, когда он посмотрел на нее, и она опять улыбнулась ему.

Улыбка, внезапно вспыхивавшая в ее глазах, наполняла радостью его сердце, и он не чувствовал вкуса того, что ел. Он рассказал ей о своей службе на мысе Фелертон и о Пелетье, умирающем от одиночества.

— Давно уже я не видел такой женщины, как вы, — признался он. — Для меня это точно подарок небес. Вы не знаете, как я одинок! — Голос его дрожал. — Хотелось бы мне, чтобы Пелетье увидел вас, хотя бы на минуту, — прибавил он. — Он бы снова ожил.

Что-то в мягком блеске ее глаз побуждало его говорить дальше.

— Может быть, вы не представляете себе, что значит не видеть белой женщины все… все это время, — сказал он. — Не думайте, что я сошел с ума или что я скажу или сделаю что-нибудь нехорошее! Я буду стараться сдерживаться, но мне бы хотелось кричать, так я счастлив. Если бы Пелетье мог увидеть вас…

Он вдруг сунул руку в карман и достал оттуда пакет драгоценных писем.

— У него есть, там, на юге, девушка… совсем такая, как вы, — сказал он. — Это от нее. Если я вовремя принесу их, ему, они спасут его. Ему нужны не лекарства. Ему нужно увидеть женщину, услышать звук ее голоса, коснуться ее руки.

Она встала и взяла письма. Он видел в свете костра, что она дрожала.

— Они женаты? — спросила она.

— Нет, но они поженятся, — вскричал он с торжеством. — Она самая чудесная девушка в мире, кроме…

Он замолчал, и она закончила за него.

— Кроме другой девушки, которую любите вы.

— Нет. Я не то хотел сказать. Вы не подумаете, что это нехорошо, если я все-таки скажу? Правда? Я хотел сказать — кроме вас. Вы вышли из мрака, точно ангел и вдохнули в меня новую надежду. Я был совсем разбит, когда вы явились. Если вы опять исчезнете, и я никогда больше не увижу вас, я до конца жизни буду жить, думая о чем-то хорошем. Я буду счастлив. Знаете, человека отправляют сюда, прежде чем он узнает, что жизнь — это не солнце, не луна, не звезды, не воздух, которым мы дышим. Жизнь — это женщина, только женщина.

Он положил письма обратно в свой карман. Голос женщины звучал ясно и ласково.