— Драть меня в лоб, — сквозь зубы высказался капитан, развернул письмо и принялся читать вслух:

Сеньор Янаке!

Мы уже писали, что ваше упрямство и ваше письмо в «Эль Тьемпо» повлекут за собой самые серьезные последствия. Мы писали, что вы пожалеете о своем отказе от благоразумия, от сотрудничества с теми, кто стремится исключительно к охранению вашего бизнеса и спокойствию вашей семьи. Мы всегда исполняем то, что обещаем. У нас в руках — нежно любимый вами человек, и он останется с нами до тех пор, пока вы не перестанете упорствовать и не шагнете на путь переговоров.

Хоть нам уже и известно о вашей скверной привычке бегать с жалобами к полицейским, как будто они хоть чем-то способны помочь, мы надеемся, что на сей раз вы для своего же блага проявите должную осмотрительность. Никому не следует знать о том, что эта особа находится у нас, особенно если вам не хочется, чтобы она пострадала из-за очередного вашего безрассудства. Это дело должно остаться между нами, и завершить его следует деликатно и без лишних проволочек.

Раз уж вам так нравится общаться через прессу, поместите в «Эль Тьемпо» коротенькое объявление: вы благодарите Многострадального Спасителя Айябакского за сотворенное чудо, о котором вы просили. Мы таким образом поймем, что вы согласны с нашими условиями. И тогда упомянутая особа тотчас вернется домой в целости и сохранности. В противном случае вы, быть может, даже никогда не узнаете о ее судьбе.

И да хранит вас Бог.

Литума, хоть и не видел письма, догадался, что вместо подписи нарисован паучок.

— Кого похитили, сеньор Янаке? — спросил капитан.

— Мабель, — задыхаясь, произнес коммерсант.

Литума увидел, как у коротышки повлажнели глаза, как заструились по щекам слезы.

— Присядьте, дон Фелисито. — Сержант уступил ему свой стул и помог сесть.

Дон Фелисито закрыл лицо руками. Он плакал долго, беззвучно. Только подрагивало его маленькое тельце. Литуме стало его жалко. Бедняга, теперь эти сукины дети нашли способ его приструнить. Нет у них такого права, это несправедливо!

— Я могу вас заверить, дон: ни один волосок не упадет с головы вашей подруги. — Казалось, капитан Сильва тоже сострадает несчастью Фелисито. — Они просто хотят вас запугать, вот и все. Они знают, что не могут причинить Мабель никакого вреда. Знают, что она неприкосновенный пленник.

— Бедная девочка, — сквозь всхлипы пробормотал Фелисито. — Это моя вина, я втянул ее в эту историю. Боже мой, что теперь с ней будет? Никогда себе не прощу.

Литума смотрел, как на круглом небритом лице его начальника жалость уступает место ярости, а ярость вновь оборачивается состраданием. Он видел, как капитан Сильва протянул руку, похлопал дона Фелисито по плечу и, придвинувшись ближе, заверил коммерсанта:

— Клянусь самым святым, что у меня есть, — а это память о моей матери, — что с Мабель ничего не случится. Вам ее вернут в целости и сохранности. Клянусь моей пресвятой матушкой, я распутаю это дело и ублюдки расплатятся сполна. Я никому не даю таких клятв, дон Фелисито. Вы мужчина хоть куда, вся Пьюра это признаёт. Так уж, пожалуйста, не прогнитесь сейчас.

Литума был потрясен. Капитан сказал правду: он никогда не давал таких клятв. К сержанту возвращалась уверенность и крепость духа: капитан это сделает, они вместе это сделают. Они возьмут этих гадов. Говнюки сильно пожалеют о том, как подло они обошлись с этим бедолагой.

— Я не прогнусь сейчас, не прогнусь и потом, — прошептал Фелисито, вытирая глаза.

VIII

Мики и Эскобита проявили чудеса пунктуальности, явившись ровно в одиннадцать утра.