Через некоторое время я увидел, как гарсон — молоденький краснолицый паренек — вышел из бара с подносом, на который я успел бросить взгляд: там была бутылка пива, завернутые в салфетку бутерброды и большой стакан апельсинового сока. Я знал, что Чечилия любит после соития утолить жажду тремя-четырьмя отжатыми апельсинами. Проследив за гарсоном взглядом, я увидел, как он вошел в дом напротив и через минуту вышел оттуда с пустым подносом. Когда парень вошел в бар, бармен сардонически сказал: «Что с тобой?
224
Скука
Что ты там такое увидел? Ты словно обалдел! Сколько раз я тебе говорил: что бы ты ни увидел, тебя это не касается! Ну-ка, быстро, сполосни эти стаканы». И в ту же минуту я, словно подброшенный мощной пружиной, в результате того же самого чисто мускульного спазма, который до этого заставил меня прервать слежку у дома Чечилии, вскочил, положил на стол деньги, взял свое виски и вышел. Я понимал, что уходить после того, как прождал столько времени, значит пустить на ветер все усилия и все муки этого дня, но чувствовал, что на сегодня с меня довольно. Правда, позже я подумал, что, может быть, в глубине души мне просто хотелось отдалить момент, когда, удостоверившись в измене Чечилии, я почувствую наконец, что она в моей власти, то есть когда я пойму, что она такое, и избавлюсь от нее и от своей любви к ней. Одним словом, доказательство измены было отложено на более поздний срок, а вместе с ним и переоценка Чечилии, превращение ее из таинственного создания в ничтожную маленькую потаскушку.
Я решил так подробно описать первый день моей слежки за Чечилией, потому что он был совсем такой же или почти такой же, как множество дней, которые за ним последовали; и таким образом я могу избавить себя от необходимости рассказывать о них пространно. Разница состояла лишь в том, что в первый день я действовал сообразно какому-то плану, в то время как потом, по мере того как множились часы ожидания, мои поступки становились все более случайными и нелепыми. Да и в самом деле, чтобы от слежки был хоть какой-нибудь толк, мне, как я уже говорил, необходимо было обладать холодным профессиональным самообладанием полицейского агента или самоцельным любопытством зеваки. Я же следил за Чечилией с волнением любовника, и какое
8—1197
225
Альберто Моравиа
имеет значение, что любовник этот стремился не сохранить для себя свою возлюбленную, а избавиться от нее!
Сколько часов провел я в те дни, сидя в машине перед домом Чечилии! Сколько часов в баре, за столиком около витрины! Чтобы вы поняли, до какой степени я поглупел от ревности, достаточно сказать, что после целой недели изнурительной слежки я обнаружил, что следить за домом Чечилии было совершенно бессмысленно, поскольку у него было два выхода: один на ту улицу, где я установил свой пост, а другой — на параллельную, более людную, где ходили автобусы и можно было взять такси. Естественно, что Чечилия выходила именно оттуда, так как это ей было удобнее. Это открытие показалось мне весьма знаменательным. Я так отупел, что понадобилась целая неделя, чтобы заметить то, о чем любой на моем месте подумал бы сразу.
Сначала мне показалось, что мои бдения, которые после открытия второго входа в доме Чечилии перенеслись исключительно к дому Лучани, станут намного легче. Но я еще раз ошибся. Можно было подумать, что из всех мгновений дня я неизменно выбирал лишь те, которых не было на циферблате часиков, тикавших на запястье у Чечилии. Время Чечилии и ее любовника не совпадало с моим временем. Их время было спокойным, уверенным, размеренным временем любви, мое — судорожным, сбивающимся с ритма временем ревности. |