|
Время Чечилии и ее любовника не совпадало с моим временем. Их время было спокойным, уверенным, размеренным временем любви, мое — судорожным, сбивающимся с ритма временем ревности. И казалось, что именно из-за этого получалось так, что я занимал свое место в баре уже после того, как Чечилия вошла в дом Лучани, а уходил из бара, когда она еще не вышла. Но в действительности дело было в том, что я не мог преодолеть отвращение к самому процессу слежки, в котором я чувствовал что-то унизительное и в то же время бессмысленное. Именно это отвра-
226
Скука
щение делало меня таким ленивым, когда мне пора было отправляться в бар, и таким нетерпеливым, когда ожидание близилось к концу. В течение всего этого времени, как ни старался я подкараулить Чечилию, мне так и не удалось ни разу увидеть, как она входит в дом Лучани или выходит оттуда. Мне казалось это невероятным, почти сверхъестественным, я готов был подумать, что Чечилия действительно умеет становиться невидимой. И это в самом деле так и было, по крайней мере для меня: то была невидимость, свойственная вещам, которые, будучи очевидными для чувств, остаются недоступными разуму. Неуловимость Чечилии доказывалась не только тем, что проваливались все мои попытки ее выследить, но и тем, что мне ничего не удавалось узнать от нее о ее отношениях с Лучани. Я знал, что спрашивать ее об актере прямо — бессмысленно, она начнет врать и станет, таким образом, еще более неуловимой, и потому я несколько раз попытался просто завести о нем разговор, чтобы увидеть, не просвечивает ли в ее ответах более чем дружеское чувство. Вот один из таких допросов:
— Ты часто видишь Лучани? — Время от времени. — Но в общем, ты его уже хорошо знаешь? — Ну, немного знаю. — И что ты о нем думаешь? — Как это — что думаю? — Ну что ты о нем думаешь, как оцениваешь? — Никак не оцениваю, почему я должна его оценивать? — Да нет же, я просто хотел узнать, какое у тебя о нем сложилось мнение? Как ты его находишь?
227
Альберто Моравиа
— Он симпатичный. — И это все? — Что значит все? — Просто симпатичный и все? — Нуда, мне кажется, он симпатичный, а что еще? — И ты общаешься с ним просто потому, что он «симпатичный, а что еще»? — Да. — Но ведь и я симпатичный, и ты симпатичная, и твой отец симпатичный. Сказать «симпатичный» значит не сказать ничего! — А что можно сказать еще? — Ну что-нибудь о недостатках, особенностях, достоинствах. Добрый он или злой, умный или глупый, щедрый или скупой, ну и так далее. Она ничего не сказала, ответив на все мои вопросы молчанием; оно не было ни враждебным, ни оскорбленным, я бы сказал, что так могло бы молчать животное. Тем не менее я продолжал допытываться: — Почему ты молчишь? — Мне нечего сказать; ты хочешь знать, какой Лучани, а я ничего не могу тебе на это ответить, потому что никогда об этом не задумывалась. Я просто не знаю. Знаю только, что с ним приятно. — Мне сказали, что актер он очень плохой. — Может быть, я в этом ничего не понимаю. — А откуда он? — Не знаю. — Сколько ему лет? — Никогда не спрашивала. |
