Леха Летуев был значительно красивее той самой обезьяны. Высокий, под два метра ростом, спортсмен (вдобавок бывший десантник), густо-русоволосый, с зелеными глазищами… Словом, от женщин Леха просто не знал «куды бечь» – по выражению его бабушки Мани. Она-то и вырастила внука при полном отсутствии родителей-дипломатов.

Ах, елки-палки, не зря говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой!» Это ведь не только к девицам относится. Вот и у Лехи…

Хотя кто знает, как сложилась бы жизнь Лехи Летуева, заметь его вовремя какой-нибудь хваткий шоумен или кинопродюсер? Глядишь, и к своим сорока пяти испился бы, «испедрился» и истаскался напрочь! А так – мужественный, загорелый, плечи накачаны строительными конструкциями (всегда хотелось самому – и быстрее, и лучше!), сдержанный, скромный и молчаливый в обществе женщин… Хотя стоило ему только мигнуть – любая бы не то что замуж, а от самого лучшего благоверного перебежала бы к нему. И – без возврата.

Ан нет!

Вся «загвоздка», по выражению Марка Твена, заключалась не в женщинах, а в самом Лехе. Недаром еще с юности прилепилась к нему кликуха Летун.

С самого малолетнего детства Леха замечал, что родители относятся к нему не так, как другие – к своим детям. Чужие мамы, возвращаясь после работы к песочнице за своими чадами, хватали и зацеловывали малышей, папы гордо несли их домой на плечах. Глядя на них, Лешенька Летуев испытывал странное чувство. Его родители не то что с работы, а возвращаясь даже из долгой командировки через полгода – чинно, как взрослому, подавали ему руку. И все!

Все друзья по песочнице (да и их бабушки!) думали: вот это и есть настоящий светский этикет! Лешина бабушка Маня помалкивала. Даже неопределенно кивала в ответ на вопросы. Она одна знала, что родителей Лешеньки разделяла напрочь тайна его рождения. Что-то там было не так. Тогда еще не вошли в моду всяческие экспертизы. Да если бы и провели такую – они же действительны на 99,9 %. А эта одна сотая? Слава богу, Лешенька хоть на бабушку походил – пусть нынче и седую, но прежде русоволосую, а главное – с живыми и добрыми зелеными глазами. Внука баба Маня так и называла – «своей последней любовью». Может, как раз это и не дало ему свихнуться окончательно…

В итоге Леша постоянно чувствовал себя не таким, как все. Особенно в отсутствие бабушки. Ему почему-то запомнился случай из детства. Они с матерью, ему было тогда лет пять, ехали на электричке в гости. Он чинно сидел на скамейке, в костюмчике, в белой рубашечке, постиранной и наглаженной заботливыми руками бабы Мани. Уже на подъезде к нужной им станции мать дала ему расческу, чтобы он расчесал свои картинные русые кудри. Внешностью сына Галина Антоновна Летуева и впрямь гордилась. Но, когда сидящая к ним спиной пассажирка раздраженно обернулась, стряхивая с плеч невидимые Лешины волосинки, мать, почему-то не объяснив, куда могут попасть волосы (за шиворот к соседу, например), напустилась на Лешу вместе с пассажиркой, отняла и спрятала расческу (ему совсем не нужную), а когда они вернулись домой, наказала – поставила в угол.

Стоять в углу Леша, кстати, даже привык и полюбил, уж больно часто ему приходилось это делать. И хорошо – никто тебя не трогает; родители не обсуждают каждый твой поступок: то сказал ты или не то; так сделал или не так! А главное – в их большой комнате в знаменитом Доме на набережной, где стены не оклеивали, как сейчас, обоями, а красили по трафарету причудливыми разводами, можно было часами рассматривать узоры и сплетавшиеся причудливые рисунки.

Вот, например, голова женщины с распущенными волосами на ветру.