— Ну так и велела бы, если тебе больше нравится по-старому. Это твой дом, Анна. Скажи Лилле, чтобы завтра же все поставила на места. Или, если хочешь, я сам скажу.

— Нет, не беспокойся. — Анна качает головой. — Уже не важно. Наверное, так и правда лучше. Комната кажется просторнее. Сама я как-то не задумывалась. Я оставила гостиную такой, какой она была при родителях. Дело ведь не в том, стала она красивее или нет. Меня бесит высокомерие Лиллы. Она даже не спросила разрешения. Честно говоря, я себя странно почувствовала. Даже слов не нашла.

— Не расстраивайся, — прошу я. — Лилла, она такая. Ничего не поделаешь. Ей обязательно нужно что-нибудь исправлять и менять, даже то, что не нуждается в исправлениях.

В постели Анна спрашивает:

— А Лилла знает, что у меня агорафобия?

— Нет.

— Ты ничего не рассказал?

— Ничего. Но расскажу, если хочешь.

— Нет-нет, пожалуйста, не надо. Только если выбора не будет. Я не хочу делать из мухи слона. Если она проживет здесь подольше, то сама догадается, а если нет, то без разницы. Я… не знаю. Агорафобия — это так… неприятно. Полный отстой. Даже название некрасивое. А Лилла полна жизни… она просто решит, что я чокнутая. Хотя на самом деле я другая. То есть надеюсь… — Анна смотрит на меня и прикусывает губу. — Правда, иногда я сомневаюсь. Ты, наверное, тоже думаешь, что я ненормальная. Слабая, тихая, слишком пугливая. Ты ведь не знаешь, какая я была раньше.

Прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, она стискивает мою руку.

— Но я исправлюсь. Я стану сильной. Обещаю, Тим. Еще до конца года все наладится.

Я смотрю ей в лицо и удивляюсь тому, какая она красивая, когда не смущается. За последние несколько недель, когда мы стали сначала друзьями, а потом любовниками, Анна как будто преобразилась, сбросила грубую, неудобную чешую и показала свою истинную натуру. Она ничуть не похожа на ту девушку, которую я встретил в первый день в Фэрвью, — неловкую, неприязненную, которая почти не разговаривала и избегала пристального взгляда.

— И это будет прекрасно, — говорю я, притягивая Анну к себе и впервые думая о том, что, кажется, по-настоящему влюблен.

66

На следующий день, когда Тим на работе, она снова идет на чердак. Сначала она вообще решает туда не ходить, словно намереваясь что-то доказать Лилле, внушить ей, что она знает и другие способы занять себя. Но затем Анне становится стыдно оттого, что мнение Лиллы для нее важно. Девушка отказывается что-либо менять ради гостьи, сгибаться под гнетом чужого презрения.

Анна не садится в кресло, как обычно, а проводит время за уборкой. Она тщательно смахивает пыль с семейных фотографий, беря их одну за другой, осторожно стирает отпечатки пальцев со стекла над лицом Бена. Потом протирает комод, подоконники, подлокотники кроватки и застилает ее свежими простынями. Анна трудится, пока не наводит идеальный порядок. Впору принца принимать.

Как будто не все равно. Как будто кому-то есть до этого дело.

Убедившись, что в комнате ни пылинки, она спускается и запирает дверь чердака. Обернувшись, она вздрагивает от испуга: с противоположного конца коридора за ней наблюдает Лилла.

— Привет, Анна. Снова была на чердаке? Что ты там вообще делаешь?

Сначала Анна намеревается солгать, придумать что-нибудь, но в голову не приходит ничего правдоподобного, и она чувствует, что краснеет даже при мысли о лжи. Лилла так умна, что немедленно распознает неправду.

— Ничего особенного, — коротко отвечает она, надеясь, что Лилла отвяжется.