Впереди показался щит с названием селения Рудница и тут же рядом дом, возле которого машина остановилась. Над дверью надпись «У Милицы». Водитель, обращаясь к Драгане, сказал:

— Может быть, отдохнём?

— Да-а, — согласился Костенецкий.

Бойко выскочил из салона и подал руку Драгане.

В чайной за стойкой высился большой и толстый албанец с обнажёнными по локоть волосатыми руками и невеселым, почти мрачным видом. Возле него, точно ангел небесный, стояла белокурая синеглазая девица лет пятнадцати, видимо, сербка.

— Что такой нелюбезный, приятель? — подошёл к стойке Костенецкий. — Видимо, ты каждого серба так встречаешь. А я вот Костенецкий, член Государственной скупщины. Может, слышал про меня?..

Буфетчик смотрел на него исподлобья, и не было в его взгляде ни радости, ни воодушевления. Но тут он, наверное, вспомнил черты лица и фамилию Костенецкого и как этот парламентский депутат горячо отстаивал права албанцев на соседние сербские земли. Улыбнулся и закивал головой.

— Да, да, господин, — заговорил албанец на плохом сербском языке. — Я слышал вас, знаю, знаю. Что будете пить и кушать?..

Костенецкий и Драгана заняли столик в одном углу, а их водитель — в другом. Он расположился так, чтобы видеть всех в зале и наблюдать за входящими в чайную. Это был не просто водитель, а главный помощник Дундича Стефан Райка. На нём была сумка с квадратной серебряной пряжкой, обращённой вперёд, точно готовый к съёмке объектив фотоаппарата. Это был универсальный прибор Простакова, рассчитанный на три режима: первый — малая доза, она успокаивает, вторая — подавляет и третья вызывает у человека плаксивое состояние. Человек после этой дозы теряет остатки воли, уединяется и тихо неутешно плачет. Стефан вооружён и еще одним аппаратом, встроенным, как у всех, в мобильный телефон.

Девочка приносила еду, воду, соки, а Вульф подошёл к стойке и беседовал с буфетчиком. Но говорил он с ним недолго: беседу их прервали три молодых парня, одетые в грубую полувоенную форму, в бараньих шапках, какие носят только албанцы. В руках они держали автоматы Калашникова, на поясах зачехлённые кривые ножи. Они подошли к буфету, тряхнули за плечо Костенецкого. Буфетчик чего–то им стал говорить, но старший его прервал:

— А нам плевать!

Схватил за плечо Вульфа, свалил на пол и носком сапога двинул в лицо. Стефан не спускал глаз с Драганы; она подняла один указательный пальчик, что означало: «Угости их малой дозой». И Стефан «щелкнул» одного за другим всех троих. Каждый из них вздрогнул, огляделся вокруг и присмирел. Потом они, не сговариваясь, медленно поплелись к столику и присели к нему. Сидели тихо, с каким–то вялым, полусонным удивлением разглядывали друг друга, и уж больше не интересовались Костенецким, который, глухо застонав, скрылся за дверью. Потом тот, что одет был почище и телом поздоровее, — похоже, старший из них, — тихо проговорил:

— Что это, а?..

— Не знаю, а что? — ответил ему товарищ. И ладонью потёр затылок. — Чайник пролетел. А вы… не видели?

— Я?.. Нет. Но что–то было. Думал, птица на голову села.

И — к товарищу. Он тоже гладил затылок ладонью.

— Я?.. Не знаю. А что–то мелькнуло.

Старший собрал автоматы, отнёс буфетчику. Сказал:

— Спрячь и никому не показывай. Дай нам поесть и что- нибудь выпить.

А тем временем Драгана заговорила с подошедшей к ним девочкой:

— Как тебя зовут?

— Вукица.

— Сколько тебе лет?

— Скоро будет четырнадцать.

— Ты тут работаешь?..

— Да, работаю.