— Но ведь можно же до такой степени увеличить дозу благотворного луча, что он превратится в наказание.

— Ах, ты умница! Мне тоже кажется, что тут и лежит суд народный негодяям и преступникам. Ты словно заглянула мне под черепную коробку; я как раз и работаю над этой проблемой. Ну, ладно, а теперь скажи мне, чего там задумал наш дедушка? Он сейчас трудится не меньше нас с тобой, каждый день приглашает к себе трёх больных, пролеченных нами, и главного врача с ними, а ещё вызвал с материка архитекторов, инженеров, строителей. Что он замышляет?..

— Дедушка наш таков: всякое дело ставит широко, с размахом… Мой дедуня подобен Генри Форду: он велик во всём: и в любви, и в ненависти, и в планах своих, и в том, как осуществляет эти планы. Но не будем торопиться, он скоро и сам нам всё расскажет. Одно только я знаю: он мне сказал: деньги наши должны работать, скоро доллар пожухнет, как лист осенний, а нашу мать-Америку поразят цунами, — они будут налетать часто, и будут свирепы, как голодные волки. Будут крушить прибрежные города, а в них сосредоточены банки, конторы, фонды, малые и большие голливуды, источающие яд антикультуры. Цунами поднимутся высоко, волны океана накроют крыши небоскрёбов и ринутся на материк со скоростью реактивных самолётов. Бог насылает Армагеддон, и я уже слышу гул океанских глубин. Но мы с тобой, — и твой отец, и твой дядюшка, должны принять срочные меры. Превратим наш остров в оазис славянской цивилизации, в крепость, недоступную никакому оружию. Пусть славяне знают: они будут жить и тогда, когда цунами поглотят весь американский материк. Наш–то остров, как Москва, стоит на семи холмах, и уровень над морем у нас двухкилометровый. Русский остров — это ковчег, в котором Господь Бог сохранит жизнь на Земле.

И ещё говорит мой дедушка: Господь Бог для того и прислал на наш остров двух любимых своих сыновей Бориса и Павла. Они дадут нам такое оружие, которым можно будет победить Антихриста.

Дедушка Драган превратил крыло дворца, отведенное ему внучкой и обставленное самой дорогой и удобной мебелью, в деловую контору, где принимал пролеченных больных. Заходили к нему Иван Иванович и любопытный, как сорока, Ной Исаакович. Дедушка заводил со вчерашними больными умственные беседы, а все присутствующие внимательно слушали, наблюдали за поведением больных. Вели они себя умно, деликатно, ни в чём не показывали своё недавнее душевное состояние. А оно было ужасным: вроде бы ничем не болели, но находились в постоянном смятении, страхе, в ожидании катастрофы, которая вот–вот разразится. Становились невозможными отношения с членами семей, с друзьями. Их всех уволили с работы. И вот теперь они спокойны; смирно сидят, слушают, улыбаются и сами рассказывают забавные эпизоды из своего недавнего прошлого. Они хорошо понимают, какая живительная метаморфоза произошла с ними, и сердечно благодарят доктора, возвратившего им нормальную жизнь. Одного только боятся: как бы не вернулось к ним недавнее состояние страха и смятения.

Дин Стив, журналист какой–то провинциальной газеты, предпочитает молчать о своей бесноватости, которая, как ему казалось, поразила его с детских лет и раздирала на части душу. Поэт Джон Коллинз развивал свои планы по созданию издательства «Славянский Дом». Говорил:

— Я не славянин, Бог не дал мне такого счастья — иметь национальность; я из тех, кто роду–племени своего не знает, однако зов предков слышу и злу противиться готов, и за правду постоять всегда согласен. Приглашу из Сербии или из России главного редактора, и мы с ним развернём печатание славянских книг, журналов и газет… Их скоро узнает вся Америка.

В другой раз пускался в рассуждения:

— Америка — сброд, салат из народов, не помнящих родства. Она потому и опрокинула на себя ненависть всех народов. Африка её ненавидит, арабский мир объявил интифаду, евреи отняли у неё деньги и заставили на себя работать.