Небо покрылось тучами, Павел Васильевич поднял воротник и втянул голову в плечи. Кольке же, по всей видимости, было совсем не холодно. Зверев еще раз огляделся и спросил:

– Так где, ты говоришь, старика в плаще видел?

– Вон в тот подъезд он зашел. Мы тогда в прятки играть собирались, а как его увидели, немного испугались и на пустырь пошли в городки играть.

– Когда это было?

– Да дня три-четыре назад.

– Ясно. Спасибо тебе, Колька, а теперь дуй-ка, дружок, домой.

Когда мальчик ушел, Зверев, обойдя несколько мусорных куч, добрался до нужного подъезда и стал обходить одну квартиру за другой.

Покрытые плесенью и грибком стены, обвалившиеся местами лестничные проемы, загаженные птичьим пометом цементные потолки. Павел Васильевич осмотрел первые три этажа и поднялся на четвертый.

В одной из комнат он нашел старенький матрас, остатки смастеренного наспех из кирпичей очага с золой. Зверев уже пожалел было, что так рано отпустил Кольку. Вдруг этот матрас он и его дружки сюда притащили, можно было у пацана узнать, но вскоре сыщик понял, что поступил правильно. В углу комнаты возле сложенного очага он увидел обгорелый кусок бумаги. Зверев поднял находку и понял, что у него в руках обрывок от упаковки нюхательного табака «Пчелка» Саратовской табачной фабрики. Зверев подошел к окну и, стараясь себя не обнаружить, осмотрел местность.

Дорога, по которой, по словам Хромова, он ходит на работу, была как на ладони. Лучшего места для засады и не придумаешь. Зверев улыбнулся и принялся искать место для ночлега. Он облюбовал одну из соседних комнат, тоже над входом в подъезд, но чуть левее. Потом смастерил из валявшихся повсюду обломков досок что-то наподобие стула и уселся на него.

Зверев посмотрел на часы. Теперь оставалось только ждать.

Всю ночь Павел Васильевич не смыкал глаз. Когда чувствовал, что совсем замерзает, он ходил по комнате, пританцовывал, но разводить костер не решался. Курил он исключительно пригнувшись, чтобы с улицы не было видно огонька, при этом прикрывал папиросу ладонью. Ближе к утру папиросы закончились, и Зверев мысленно ругал себя за то, что заблаговременно не подумал о второй пачке. Уже к утру, когда солнце показалось из-за горизонта, Зверев почти не чувствовал ни рук, ни ног. Небо заволокло тучами, и все указывало на то, что пойдет дождь. Однако подул ветер и тучи слегка рассеялись. Дождь так и не начинался, но жуткий холод заставил Зверева забиться в угол одной из комнат. Когда под утро он окончательно замерз, то вскочил и стал ходить кругами по комнате. В этот момент он молил лишь о том, чтобы Русак пришел именно сегодня. Когда сыщик услышал шорох, он пошел к оконному проему.

Серый плащ с капюшоном, стоптанные и забрызганные грязью кирзовые сапоги, скрюченная фигура и неспешный шаг. В руке мужчина нес предмет, завернутый в холстину. «Ружье! В чехле. Значит, выстрелить сразу он не сможет», – подумал Зверев. Со стороны этот человек казался беспомощным и слабым и вряд ли мог бы показаться кому-то страшным, но даже Зверев, бывший разведчик-фронтовик и бывалый опер, не раз сталкивающийся лицом к лицу со смертью, в ту секунду ощутил волнение. Незнакомец подошел к подъезду, огляделся по сторонам и вошел в дверь.

Слушая звук шагов, доносившийся со стороны лестницы, Зверев ощущал биение собственного сердца. Долгожданный финал приближался. Теперь очередной охотник сам стал дичью. Мужчина вошел именно в ту комнату, в которую, как майор и предполагал, он должен был войти.

Стараясь не шуметь, Зверев подкрался к комнате и достал из кармана пистолет. Слушая, как Русак расчехляет ружье, Зверев выжидал. Русак тоже чего-то ждал и практически не подавал признаков жизни. Прошло не менее получаса, прежде чем щелкнул специальный рычажок и ствол ружья за стеной «переломился».