— Виктор, верни китайскую шкатулку, маузер и наградную табличку. Пожалуйста.

— В каком смысле надо вас понимать, Николай Николаевич? — помедлив, спросил Волин.

— В прямом.

— Это должностное преступление. Вещественные доказательства должны быть приложены к материалам дела, и…

— Не будет никакого дела.

— Уверены?

— Абсолютно. А вот дело маршала Худякова — оно есть.

— И что же?

— То, что, если всплывет это безусловное свидетельство контактов Луганского с Худяковым в тот сомнительный период, когда невесть куда пропало маньчжурское золотишко… и по возвращении генерала будет ждать «ворон».

— И что же?

— Ох, — вздохнул Сорокин, — ну хотя бы то, что устранение Луганского поставит крест на работах над первым в мире широкофюзеляжным транспортником для перевозки людей и тяжелой техники.

Волин потер гудящую голову.

— Вот-вот, — одобрил Сорокин, наблюдая за ним, и продолжил: — Имею данные из самых надежных источников, что протаскивается мнение о том, что идея вредная, тупиковая и сплошное разбазаривание финансирования.

— Кем протаскивается? — быстро спросил Волин.

— Ты что, дурак? — уточнил старый капитан.

Некоторое время молчали, слушая, как тикают часы. Потом Николай Николаевич снова заговорил:

— И еще момент, Виктор. Эти двое, Лебедева с Божко, будут изъяты из нашего ведения, все материалы сгинут без следа. И кто знает, когда и в каком контексте снова все это всплывет…

Волин молчал, постукивая карандашом по столешнице. Сорокин, подождав несколько минут, встал, подошел к окну и продолжил: — Был аналогичный эпизод, еще до войны. Как раз с ее, Дориным, папашей. Не помнишь, энциклопедия?

— Я ничего об этом не знаю.

— Ну а я знаю. В тридцать девятом разыскали начальника лаборатории, который исследовал все эти гипнотические воздействия, с ним и всех причастных. Может, и самого Орландо. Теперь решено возобновить. — Сорокин сделал паузу и завершил: — Не будет дела, Виктор.

Волин поднялся, подошел к капитану, тоже выглянул на улицу. Окна его кабинета выходили не во внутренний двор Петровки, а на один из переулков, окружающих здание. И там, внизу, мокро чернела крыша машины, ожидающей с работающим двигателем.

— Вы уверены, что отдам? — задумчиво проговорил он. — И вообще, что все эти вещи у меня? Может, уже у Китаина или выше?

— Нет, не уверен, — признался Сорокин, — но очень на это надеюсь. Ты знаешь, как я к тебе расположен.

Волин еще какое-то время помолчал, подумал, взвесил. Снова взвесил, подумал, помолчал. Потом открыл сейф, извлек шкатулку, упакованную в папиросную бумагу. Достал полотняный сверток, в очертаниях которого безошибочно угадывался маузер, выложил и запечатанный конверт.

— Табличка? — уточнил Сорокин, прибирая все в портфель.

— Верно. Тогда уж и это, — Волин достал из сейфа последнюю вещь: матерчатый мешок, верх которого был затянут шнурком, — верните Сереженькиной маме.

Сорокин и так понял, что там, но все-таки развязал и заглянул. Медведь был на месте.

— Спасибо, Виктор. Ты поступил правильно.

…Закрыв дверь за старым капитаном, Волин вернулся к окну. Без особого удивления понаблюдал, как обычный начальник райотдела усаживается в черную «Победу», причем водитель предварительно распахнул перед ним дверь. Отъехали…

А Виктор Михайлович вернулся к работе, уже по другому делу.