– Штурман, вы куда? А работа?

– Но я... – Мне кажется, что я ослышался. Я никак не ожидал этого. Я думал, что мне дня два-полтора, ну, хотя бы день дадут отдохнуть, осмотреться, привыкнуть к кораблю. И вот – на тебе... Не успел ступить на палубу – берись за работу...

В растерянности, так и забыв чемодан на палубе, я спускаюсь в штурманскую рубку – она тут же, под мостиком, четыре ступеньки вниз по тралу. Алексей Дмитриевич Пименков – так зовут моего командира, – спустившись со мной, помогает мне достать карты. Циркуль, линейку и карандаш я нахожу сам.

– Значит, поработаем, штурман? – говорит командир.

Я закусываю губу, включаю лампу над столом, прилаживаю кальку.

– Значит, прокладочку, как всегда, – слышу я за спиной голос командира, и мне кажется, что он улыбается. – Обратите внимание на сорок первый квадрат...

«А ну-ка, штурман, прокладочку!» — говорит лейтенанту Минкевичу командир корабля капитан 3-го ранга Пименков

Я оборачиваюсь – нет, командир совершенно серьезен. Снова склоняюсь над картами, и вдруг...

– Дзу-дзззу-дззу. Дззу-ззуу... – Прямо над ухом резкие, короткие звонки. Тревожно, отрывисто заговорил репродуктор:

– Боевая тревога... Боевая тревога... По местам стоять, со швартовых сниматься... По местам стоять...

Корабли выходят в дозор...

Не успеваю опомниться, как мы уже в море. Стою на мостике, неумело напялив на плечи подбитый мехом корабельный реглан-штормовку. Берега уже не видно. По отдельным словам догадываюсь, что береговой пост сообщил о возможном нарушителе и что это первый случай нарушения границы за последние месяцы.

«Анну-Марию Р.» – аккуратную, с хорошими обводами корпуса, белую промысловую шхуну мы обнаружили довольно легко. Еще когда она была скрыта в тумане, я по локатору определил ее местоположение. Она шла на расстоянии около восьми миль от берега, значительно углубившись в наши территориальные воды. Что ей было нужно? Это-то и должна была выяснить осмотровая группа во главе с помощником командира корабля – тем самым скуластым и худощавым офицером, которого я видел утром.

Я стоял на мостике и разглядывал шхуну в бинокль. Волновался ли я? Да, конечно. Но только сейчас, несколько месяцев спустя, я понял, что значит настоящее волнение. Я понял, что если обычно человек, впервые приступающий к работе, излишне волнуется, то на границе – наоборот. Новичок еще не умеет волноваться, он еще не научился волноваться по-настоящему.

Я тогда волновался, но даже и не подозревал, что настоящему, «профессиональному» волнению меня сможет научить только опыт, только жизнь на границе. Мне предстояло узнать, что постоянная тревога, волнение, ставшее обычным состоянием, постоянное напряжение сил помогают пограничникам обнаружить, задержать и обезвредить нарушителя, когда бы он ни появился и в каком бы виде ни пытался пройти границу.

Но в те несколько часов, начиная с момента, когда в утреннем тумане нам открылся силуэт «Анны-Марии Р.», и до того, как мы привели ее в один из портов на побережье, я рассуждал совсем иначе.

Правда, я немного растерялся, а в какой-то момент даже испугался, но волнения – настоящего волнения – не было.

Мы подали на шхуну сигнал: «Застопорить ход, поднять государственный флаг!» Видимо, у нашего корабля был внушительный вид – приказ был немедленно исполнен. Шхуна легла в дрейф, на первой мачте медленно пополз вверх маленький флаг одного иностранного государства. Теперь предстояло сделать главное – высадить на борт шхуны осмотровую группу.

Было сильное волнение. Подлетая на крупной волне, наш корабль все ближе и ближе подходил бортом к «Анне-Марии». Старший лейтенант Соин и пятеро матросов, вооруженные пистолетами и одетые в красные спасательные надувные жилеты – необходимая принадлежность осмотровых групп, – стояли у лееров, молча наблюдая за шхуной.