— Там посмотрим, — неопределенно ответила Евгения Игоревна и встала. — Надо торопиться, — скала она, взглянув на часы, а потом на солнце, которое уже успело подняться довольно высоко над близким лесистым горизонтом. — Мы и так потеряли непозволительно много времени.

— Нет уж, дудки, — тоже поднимаясь и принимая до смешного вызывающую позу, объявил Тянитолкай. Он напоминал задиристого хулигана, который, хоть и трусит, намерен до последнего качать права в неравном словесном бою со школьной учительницей. — Прости, Игоревна, но с этого места нам не по пути. И не говори мне, что ты начальник. Не имеешь права, ясно? Я с тобой дошел до конца и дальше идти не желаю. Что случилось с экспедицией, мы выяснили? Выяснили. Фотографии у тебя есть? Целая пленка. У тебя даже рассказ этого трупоеда записан от первого до последнего слова. Так чего ж тебе еще? Хочешь, чтобы твоя голова на колу посреди болота торчала, — дело твое. А меня в это не впутывай, ясно? Сказал «не пойду», значит, не пойду!

Перепалки не получилось. Обшарпанный, серо-сизый, пятнистый от старости парабеллум будто по волшебству очутился в руке у Евгении Игоревны; рябое дуло описало в воздухе короткую дугу, нацелившись прямо в лоб застывшему с открытым ртом Тянитолкаю, и тут же, безо всякого перехода, Горобец спустила курок.

Раздался сухой щелчок. Возчиков испуганно отшатнулся, прикрываясь руками, Тянитолкай посерел, затем побелел и сразу же начал зеленеть. Горобец недоумевающе уставилась на пистолет и еще раз, явно механически, нажала на спуск. Выстрела не последовало.

— Хорошая штука — арифметика, — сказал Слепой, ни на кого не глядя. Он поворошил прутиком едва тлеющие угли и предусмотрительно поставил ногу на карабин Евгении Игоревны, прижав его к земле. — О ней не следует забывать даже в состоянии аффекта.

Горобец дико посмотрела на него, а потом поняла, о чем речь, и после нескольких неудачных попыток извлекла из рукоятки парабеллума пустую обойму. Стиснув зубы, она шагнула к своему рюкзаку, но наткнулась на спокойный взгляд Сиверова.

— Не надо, Женя, — сказал он.

Горобец закусила губу, набрала в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, но промолчала. Плечи ее бессильно поникли, голова опустилась. Она начала засовывать пистолет в кобуру, промахнулась, страдальчески сморщилась и повторила попытку.

— Теперь ты, — сухо сказал Глеб Тянитолкаю, который, ни на кого не глядя, резкими, нервными движениями заталкивал в рюкзак кое-как скомканный спальный мешок.

— Чего? — агрессивно осведомился Тянитолкай, не прерывая своего занятия.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — негромко, но очень властно прикрикнул Сиверов.

— Чего-о? — врастяжку повторил Тянитолкай, лениво распрямляясь во весь свой немалый рост и глядя на сидящего в прежней позе Сиверова сверху вниз. — Ты! Ты кто такой, чтобы тут распоряжаться? Думаешь, начальница на тебя глаз положила, так ты теперь король?!

— Заткнись и слушай. Для начала отвечу, кто я такой. Мне поручено вас охранять — вас, банду полоумных лунатиков, которые сами ищут смерти. И я тебя предупреждаю в последний раз: еще одна такая выходка, и ты схлопочешь пулю между глаз.

Некоторое время они свирепо пялились друг на друга, как два африканских буйвола перед тем, как сшибиться лбами. Со стороны это выглядело, должно быть, забавно, но Глебу было не до шуток: сверля Тянитолкая нарочито яростным взглядом, он думал, как быть, если этот ученый идиот прямо сейчас поднимет с земли рюкзак, повернется спиной и спокойненько зашагает прочь. Стрелять?

«Буду стрелять, — решил Глеб. — Под ноги, как тогда, в ангаре.