— Простите, — сказал он. — Странный у меня организм. Животных потрошу — хоть бы что. А увижу, как кто-нибудь палец порезал, меня прямо выкручивать начинает, ничего с собой поделать не могу. Извините.

— Пустое, — сказал Глеб, которому сейчас было не до Вовчиковых тонкостей.

Он осмотрелся и увидел немного в стороне «сидор» Пономарева — густо испачканный, но целый, нетронутый, с аккуратно завязанной горловиной.

— Гриша, взгляни, может быть, у него там карта, — попросил он, и кандидат биологических наук Гриша без слова протеста отправился выполнять просьбу.

Впрочем, Глеб подозревал, что любой из присутствующих отправился бы куда угодно, хоть на край света, и по чьей угодно просьбе, лишь бы как можно скорее оказаться на максимальном удалении от этого страшного места, Глеб не мог осуждать их за это, поскольку сам испытывал точно такое же желание. Он снова огляделся, не нашел ничего подходящего, снял куртку и накрыл ею труп проводника.

Стало легче, но не намного: куртка была коротка, и обезображенные бедра убитого торчали из-под нее во всей своей ужасающей красе.

— Нет карты, — сказал вернувшийся Гриша. — Черт, ну и зрелище!

Стоявший рядом Тянитолкай вздохнул, крякнул и тоже снял куртку. Глеб благодарно кивнул, взял ее и укрыл ноги Пономарева. Теперь наружу высовывались только порыжелые носки стоптанных кирзачей.

— Другое дело, — сказал Гриша, а Горобец вздохнула с облегчением.

Она даже нашла в себе силы подойти поближе и с расстояния в пять метров осторожно взглянуть на укрытое куртками тело.

— Боже мой, какой кошмар, — сказала она.

— Так ты говоришь, работали ножом? — раздался неожиданно спокойный голос Вовчика. — Острым ножом, да? Слышь, Тянитолкай, а где твой нож?

Все удивленно обернулись к нему. Вовчик стоял, широко расставив ноги и сложив на груди руки, и с нехорошим прищуром смотрел на Тянитолкая.

— Чего? — удивился тот.

— Ты меня слышал. Я спрашиваю, где твой нож?

Тянитолкай презрительно скривил губы и, не торопясь, запустил руку за спину, где у него обычно висел его огромный тесак в меховых ножнах. На его лице медленно, как проявляющаяся на фотобумаге картинка, проступило изумленное выражение. Тянитолкай вынул руку из-за спины. В руке ничего не было.

— Нету, — сказал он упавшим голосом.

— Вот, — спокойно произнес Вовчик. — Вот вам! Я в оборотней не верю, потому что их не бывает. Они, оборотни, не пользуются ножами и не стоят потом над трупом с постной миной, изображая глубокую скорбь. Что, Тянитолкай, тушенка надоела? Или это у тебя такая манера шутить?

Тянитолкай молча шагнул к нему, стиснув костлявые, похожие на две кувалды кулаки. Гриша поймал его за плечо.

— Тише, тише, — сказал он. — Ты, Вовка, все-таки думай, что говоришь. В конце концов, нож у сонного человека стащить — раз плюнуть. Если с этой стороны смотреть, мы все под подозрением. Между прочим, если я правильно понял, ты сегодня встал раньше всех. А может, ты и не ложился?

— Ложился, — процедил Вовчик. — А встал раньше всех, потому что ночью спал, а не шастал по лесу, ясно?

«Горобец была права, — подумал Глеб. — Действительно, чем дальше, тем интереснее». Завязавшийся спор, густо пересыпанный взаимными обвинениями, легко мог бы решить элементарный анализ проб, взятых из-под ногтей у всех членов экспедиции, но сейчас о таком анализе не могло быть и речи. Глебу ничего не стоило отобрать у каждого образцы, но где, спрашивается, он должен их хранить? К тому же у него было предчувствие, что, если так пойдет и дальше, никакие анализы уже не понадобятся.