Проходившая мимо женщина прикрикнула на парней, и они разбежались. Женщина помогла Ральфу подняться на ноги и подобрать остатки покупок. Пакет с чаем разорвался, и чаинки рассыпались по камням, напоминая пепел; из разбитой банки сочился джем, растекаясь кроваво-красным пятном. Но раковина, совершившая путешествие из Индийского океана в эту холодную страну, осталась цела. Женщина с тревогой посмотрела на Ральфа, спросила, как он себя чувствует, и предложила зайти к ней на чашку чая, но Ральф, которому вдруг захотелось поскорее вернуться домой, заверил ее, что все в порядке.

Он подобрал на берегу свою шляпу, стряхнул с полей песок и пошел на автобусную остановку. Ноги у него подкашивались, автобус опаздывал, и в ожидании его Ральф совсем замерз. Обратный путь был тяжел и утомителен. Автобус трясло, и Ральф все время держал раковину на коленях. «Вернусь домой, — думал он, — разожгу камин и послушаю радио. И долго не буду совершать подобных вылазок».

Выйдя из автобуса, он пошел по дороге, которая вела в деревню. Идти пришлось медленно, потому что ноги все еще дрожали. Стало холоднее, голубое небо выцвело до жемчужно-белого. Солнце казалось маленьким блестящим стеклянным диском. Не было даже легкого ветерка, и камыши, утесник, даже мелкие пташки, живущие в зарослях, выглядели застывшими, как на фотографии.

Пройдя полпути до дома, Ральф остановился, чтобы перевести дыхание. Он чувствовал себя не то чтобы плохо, но как-то странно. Грудь сдавило, казалось, что она вот-вот лопнет. Руки и ноги окоченели. Ральф хотел было положить на землю авоську с покупками, которая вдруг стала очень тяжелой, но не смог разжать пальцы. Он попытался сделать несколько шагов вперед, но напряжение в груди усилилось. Боль туго сжимала грудную клетку, обжигала левую руку. Ловя ртом воздух, он сел на обочине.

С этого места Ральф хорошо видел коттедж, притулившийся на краю болота. Солнце вдруг стало очень ярким, как солнце в Ла-Руйи. Ральф уставился в небо. Его нянька заворчала на него: «Не смотри на солнце, Ральф, это вредно для глаз».

— Проклятая баба, — пробормотал Ральф. — Проклятая ворчливая баба, — громко произнес он и закрыл глаза.

Фейт начала с кухни: смела паутину, выбросила сгнившие кухонные шкафчики и ржавые кастрюли и сковородки. Под грязным линолеумом на полу обнаружилась керамическая плитка — чудесные квадратики терракотового, кремового и черного цвета. Потолок Фейт покрасила в белый цвет, а стены — в бирюзовый. Хотя некоторые комнаты еще не были пригодны для жилья и кое-где сквозь дырявую крышу просачивалась дождевая вода, Фейт привезла с собой несколько своих сокровищ: две серовато-зеленые китайские вазы и чайный сервиз с цветочным орнаментом. Она мысленно представила, как могли бы смотреться здесь ее любимые вещи — браслет, купленный в Марракеше, испанская шаль, которую подарила ей Поппи. Фейт не могла вспомнить, где и когда потеряла их. Имущество Мальгрейвов, разбросанное по всему Континенту, оставило неясный отпечаток в ее памяти, подобно следам, который оставляет на песке ползущая змея.

После обеда она развела в саду костер и долго смотрела, как оранжевыми крапинками на фоне зимнего неба взлетают искры. Она решила, что вечером поговорит с Ральфом о переезде сюда. Конечно, поначалу он будет противиться, но потом увидит дом и согласится. Ему здесь понравится. Это совсем недалеко от Херонсмида, и, если ему захочется, можно будет каждые выходные ездить на кладбище и на берег моря. Она отдаст Ральфу большую спальню, выходящую окнами в сад, а в маленькой комнатке, которая смотрит на аллею, будет хранить свои платья. От Вионне, Шиапарелли и то платье от Поля Пуаре, которое она отыскала во Франции…

В пять часов вечера Фейт умылась из ведра, заперла дверь и уехала. Она чувствовала приятную усталость.