«Ну точь-в-точь его хозяин в молодости – мыслей ноль, а самомнения!..»

– Проходи Аркаша, – послышался из гостиной спокойный голос опального генерала.

– Сейчас, ноги только вытру, а то у вас тут чистота такая.

– Брось херню городить. Найдется кому убрать. Ты только смотри, дерьмо на подошвах не неси, а песок и глину, это можно, это не грязь, а земля-матушка.

– Откуда дерьму взяться-то, – сказал Руднев, входя в комнату, – на машине целый день, да по коридорам, застланным коврами.

– Застланным-засранным, – рассмеялся шеф.

«И чего это он в настроении сегодня, – изумился полковник, – давеча говорили по телефону – злой был».

– Садись, закуривай.

Это уже переходило все границы: ладно бы еще просто разрешил курить, но чтобы сам предложил?! Сверхъестественно! После этого и сигаретный дым, вдыхаемый Рудневым, показался полковнику не таким вкусным, как прежде, – курил будто по приказу, а не потакая собственному желанию и привычкам.

А генерал ждал, пока Руднев придет в себя после дороги, не торопил, будто времени у них вагон и маленькая тележка.

– Аркаша, – наконец прервал молчание шеф, – если ты приехал ко мяк так срочно, то говори.

И моментально после этого у полковника произошло просветление в голове.

Ласковость отставного генерала была притворством, теперь в самых обыденных словах сквозила угроза, и Руднев сообразил, что предложение закурить было лакмусовой бумажкой – проверкой, как далеко он сможет зайти, если ему позволить действовать самостоятельно. И полковник это нехитрое испытание с блеском провалил. Теперь хозяин загородного дома доверял ему еще меньше. Хотя, наверное, больше, чем кому бы то ни было другому в этом мире, за исключением самого себя, разумеется.

– Предложение есть, – промямлил Руднев, неуклюже гася сигарету в девственно чистой пепельнице из горного хрусталя.

– Попробовал бы ты его не иметь, – хищно улыбнулся опальный генерал.

– Потапчука убрать надо, – с решимостью выдохнул Руднев.

– Круто, – покачал головой хозяин дома, – круто ты за дело взялся. Он-то тебе чем мешает?

Полковник набрался наглости:

– Вам, а не мне мешает.

– Мне? – пожал плечами собеседник. – Мне он не мешает. Твоя нерасторопность – да А Потапчук? Что он может? Я все знаю о том, что он замышляет, мои люди повсюду есть.

– Это самообман.

– Нет, Аркаша, это у тебя мозги помутились от страха. Абсолютно обо всем мне докладывают.

– Не уверен. В мысли к нему вы не залезете. Он и «дезу» через наших людей подбросить может.

– Ты говоришь так, словно Потапчук бегает за тобой с пистолетом и в голову тебе метит. Пусть себе развлекается со своими людьми, упивается властью.

Они же за нами следом идут, значит, к конечной цели опоздают, обязательно опоздают. Понял?

– Не так все просто, не так… – забормотал Руднев. – Тяжело.

– А ты, мудозвон, хотел, чтобы легко было? Трахаться, и то тяжело, хоть и приятно, если тебя не насилуют.

Ругательства слетали с уст этого человека так же легко и непринужденно, как любые другие слова. Брани он не придавал особого значения. Хотя себя подобными словами не называл – только других, только подчиненных.

– Это правильно, – согласился Руднев.

– Вот видишь. Нельзя сейчас Потапчука трогать, представь, какая вонь начнется, а нам нельзя пока пыль поднимать.