Был ведьмак не оружен, один только короткий засапожник [5] с темляком из желтой кожи.

    – Такое дело, слышь… – пробормотал первый.– Новый этот, у нас, слышь, урод-то…

    Он заметно трусил и старательно глядел в сторону, чтобы случаем не глянуть в пронзительные, в красных прожилках очи колдуна.

    – Слышь, пособи, а?

    – Быть не может! – Речь ведьмака как бы накрыла бормотание дружинника.

    Но тот лишь виновато развел руками.

    Колдун ощерился. Во рту его недоставало передних зубов, но говорил он ясно, без шепелявости:

    – Значит, трогал кто. Так?

    – Косаня, дурень пустоголовый, рукой се пособил… – глядя в траву, промямлил воин.– Ругай сказал: помоги. Заплатим, слышь, по чести…

    – Втрое против прежнего! – отрезал колдун.– И разом!

    – Это отчего ж втрое? – возмутился второй, длинноусый и длинноносый, с варяжской рожей и яминой старого шрама под глазом.

    Сказал и, забывшись, глянул на того, кому говорил, хотя помнил, еще дед учил: не гляди ведьмаку в очи!

    Глянул и осекся. И сник под нехорошей усмешкой колдуна.

    – А оттого ж! – тешась его страхом, отвечал ведьмак.– Чаю, вскорости наедет из Нова Града княжича убиенного отец да и наденет на кол старшого вашего. За кровь свою… – потянул с умыслом и завершил: – Зряшно пролитую.

    Оба дружинника еще более смутились.

    – Откель знаешь? – спросил первый. Спросил, не чая ответа, а чтоб страх придавить.

    – Знаю.– И, смягчившись, объяснил: – Втрое беру, чтоб старшой ваш вдругорядь сам руки дурные обрубал. Уразумели?

    – Да ясно уж,– буркнул воин.

    – Ну коли ясно, так ступайте.

    Уже взявши повод, длинноусый опять не утерпел гордость поправить:

    – Колдун, а что ж ты хоромы свои не поправишь? – мотнул головой на избушку.– Аль мужеской силы нет?

    Колдун даже вроде не осерчал, а задумался, склонил большую голову на плечо, покарябал в бороде и вдруг сказал неожиданно весело:

    – Вот ты и поправишь!

    – Я? – изумился длинноусый.

    – Ты, ты! Топором махать мастак, верно? Вот и скажи старшому: как луна убывать начнет, пущай отпустит тебя ко мне. На седмицу. Управишься за седмицу-то?

    – Не с руки мне! – зло отрезал длинноусый.

    – Не с руки, говоришь? – Темное лицо колдуна опять стало недобрым; забрал в кулак бороду, пожевал и спросил: – Седни по вечери куда идешь?

    – Дело мое! – буркнул воин и полез в седло.

    – Не ходи,– ласковым голосом посоветовал колдун.– Не ходи. Почто бабу дразнить…

    – Не уразумел… – растерявшись, проговорил длинноусый.

    – А ты подумай.

    Длинноусый подумал… и лицо его стало еще более растерянным и вдобавок красным, как рачий вареный панцырь.

    – Вот так-то,– еще ласковей произнес ведьмак.– Что, управишься за седмицу?

    – Управлюсь,– буркнул воин.– Быстрей сделаю. А ты чародейство свое оставь… – В голосе проскользнули просительные нотки.