Княжий терем, огороженный простым деревянным тыном, стоял на взгорке. И вырытая почти на десять саженей темница всегда оставалась сухой. Крутая лесенка тем не менее была скользкой от плесени. Поручней не сделали – каменная кладка давала порядочно опоры для рук, но опоры такой же противно-склизкой, как неровные ступени лестнички.

    Сторож шел перед Ругаем, нес чадящий факел. У ведуна заныла покалеченная нога.

    «Оступлюсь… – подумал он,– все повалимся? – Поглядел на широченную, как ворота, спину Ругая: – Ничё! Этот сдюжит!»

    А вслух сказал:

    – У тя-т, наверху, получше будет.

    – Темница – не светлица, сидеть – не веселиться! – приговоркой ответил Ругай.

    Лестничка уперлась в земляной утоптанный пол. Стены из камня, наверху деревянные крепи. Три двери – на три стороны. Сторож вставил факел в держало и взялся отпирать дверь, единственную из трех – железную, тронутую влагой и ржавчиной. Возился долго, засов тяжелый заело.

    – Крепко ли? – спросил Ругай.

    – Самое то. А узников у тебя небогато.

    «Откуда узнал? – подумал Ругай.– Сквозь затворы видит?»

    – Гноить не люблю,– сказал с усмешкой.

    Сторож довольно громко хмыкнул. Ругай многозначительно глянул на него, заметил:

    – Я лучше батожком согрею!

    Сторож сделал вид, что не ему сказано, но заторопился, рванул, крякнув, и засов стронулся.

    – Погодь,– остановил колдун, когда Ругай вознамерился отворить дверь.– Дай-ко я послушаю.

    Княжий слуга тут же отступил. Ему там, за дверьми, медом не намазано.

    Изнутри не доносилось ни звука, однако ведун чуял сторожкое внимание взятого под замок. И еще – голод. Ведун даже подивился: ничего, кроме голода, не было в чудище, зато уж голод такой, что у ведуна зазвенело в ушах.

    – Ну, чё он? – нетерпеливо спросил сторож.

    И схлопотал затрещину от Ругая.

    – Жрать хочет,– пробормотал колдун.

    – Так не берет же снедь! – удивился Ругай.

    Ведьмак тихонечко засмеялся, и от смеха этого у обоих воинов холод пополз по хребтам.

    – Он нашего не ест,– ответил колдун.– Слабый он покуда, равно что дитя. Иначе б вам его не обратать. А для силы да росту ему живот [6] человечий надобен.

    – Чей? – сиплым шепотом спросил, не удержался, сторож.

    – Да хоть твой, хоть мой, хоть чей… Тихо!

    Ведун опять тайным глазом коснулся чудища. Не-ет, то не лешак, не иная привычная нечисть, что ему, ведуну, ране попадалась. Рядом с этим мохноногий лешак – что мужик рядом с княжьим воем, брани смолоду выученным. Не пособи ведуну Даритель, стал бы он, ведун, снедью для кромешника. Жило в чудище несообразное: алчная, огненная, нечеловечья жизнь и хитрый человечий разум. Незнам.

    Ведун все глубже окунался в суть чудища, но даже его изворотливый многознающий ум блуждал, как дитя в тумане. Дважды Незнам пытал и его самого, но ведун ограждался заветным словом, и Незнам сразу отставал. А Алчный никак не препятствовал. Боялся ведун. Спроста ли Алчный допустил его в себя? Может, заманивает? Ну, пущай! Не впервой – Силой против Силы! Да и огненная жизнь – не внове. Смущал ум-разум, Незнам, запрятавшийся в середке за надесятью крепкими препонами.