Она была не броско, но тщательно накрашена, ухоженные ногти сияли свежим лаком.
– Ты делаешь это ради меня, я знаю.
– Нет, я делаю это лишь для того, чтобы.., как бы поточнее сказать, – задумалась Быстрицкая, – чтобы не потерять форму, не опуститься, что ли.
Это вошло у меня в привычку и не зависит от того, рядом ты или нет.
– Но мне действительно надо уехать.
– Кстати, а куда ты собрался?
– В Питер, на пару дней.
– Ты никогда не знакомил меня со своими питерскими друзьями.
– А у меня их и нет.
– Но ведь Питер – твой родной город. Ты же с кем-то учился, дружил в детстве. Неужели никого не осталось?
– Ирина, ты задаешь слишком много вопросов.
Я и в Москве живу давно, но скажи, многих ли моих московских друзей ты знаешь?
Быстрицкая с готовностью загнула мизинец на правой руке;
– Генерал Потапчук. Что ты так улыбаешься?
– Дальше, пожалуйста.
И тут Ирина растерялась, виноватая улыбка появилась на ее губах. В самом деле, больше она никого назвать не могла.
– Ну, загибай дальше.
– И как это тебе удается? – Ирина рассмеялась. – Общительный, легко сходишься с людьми, а друзей даже не раз два и обчелся, а только раз.
Неужели такое может быть? А если я начну считать твоих знакомых "женщин?
– Попробуй.
На этот раз не удалось загнуть ни одного пальца. Не станешь же считать подругой Глеба свою коллегу по проектированию интерьеров Клару?
– Нет уж, вспомнила, – сообразила Ирина, – еще один друг – генерал Лоркипанидзе. Я даже не знаю, чьим другом считать его – твоим или моим?
– Это наш друг. А если быть еще более точным, то друг моего покойного отца.
– Ты бы хоть раз взял меня с собой в поездку.
– Собирайся, поехали, – улыбнулся Сиверов.
– Да, вот так прямо все и брошу! Ты хоть билет взял?
– А ты уверена, что он мне нужен?
– Странный ты все-таки человек, Глеб. Иногда мне в самом деле кажется, что тебе никакие билеты не нужны, достаточно просто пожелать, и ты перенесешься туда, куда надо. Словно сейчас я закрою глаза, а ты выйдешь на лестницу и через пару секунд – в Питере.
– Значит, я так же быстро и вернусь.
– Глеб, я серьезно, а ты шутишь…
Этот полушутливый, полусерьезный разговор остался уже позади, за чисто вымытым вагонным стеклом проносились прощальные московские пейзажи. Обычно новостройки не трогали сердце Сиверова, но когда он уезжал из Москвы или, наоборот, возвращался, даже серые безликие громады домов заставляли чуть дрогнуть его губы в легкой, практически незаметной улыбке, заставляли задуматься, какой все-таки город считать своим – Питер или Москву?
Глеб любил брать билет перед самым отправлением поезда. Тогда, как правило, он ехал в купе в одиночестве или же всею с одним попутчиком.
Купишь заранее, обязательно продадут и соседние места.
Вагон нервно вздрагивал, словно живое существо. В проеме двери виднелся ярко освещенный коридор. Из соседних купе слышались обрывки разговоров, необязательных, ни о чем, как всегда бывает в начале пути. Это потом люди становятся более откровенными, а пока они знакомились, расспрашивали друг друга о совершенно бесполезных вещах: кто и куда едет, зачем, как будто имело какое-нибудь значение, что у твоего соседа по купе мать живет на станции Бологое.
Появилась проводница, окинула взглядом купе, и на ее лице отразилось недовольство.
– Один едете?
– Наверное, – пожал плечами Глеб, подавая билет. |