Сиверов остановил такси, сел рядом с шофером.

– На Волковское, – коротко сказал он.

– На кладбище, что ли?

– Не знаю, может, и есть улица с таким названием, но мне на кладбище.

– Достопримечательности осматриваете? Так давайте я вас по городу провезу, все по порядку покажу? – предложил шофер и тут же понял свою ошибку. Погода стояла такая, что даже самый заядлый турист не выбрался бы для осмотра достопримечательностей – Нет, мне только могилу проведать.

– Вы, наверное, москвич?

– С чего вы взяли?

– Я не первый год таксистом работаю, научился людей по говору различать. Питерские так не разговаривают, только московские.

«Вот те на! – подумал Сиверов. – И ведь он прав, у меня действительно за эти годы изменилась манера разговаривать».

– Почти угадали, – неопределенно ответил Глеб.

Кладбище было недалеко, такси остановилось у самых ворот.

– Подождать?

– Нет, мне спешить некуда.

Свирепый ветер чуть не выломал дверцу такси, Сиверов захлопнул ее и, взглянув на ворота кладбища, почувствовал, как у него защемило сердце.

Пробираясь среди могил, Глеб обнаружил, что многие фамилии он помнит еще по прошлым посещениям кладбища, но некоторые видел словно впервые. Все здесь было, как прежде, именно таким помнил Сиверов Волковское кладбище. Но когда он свернул в боковую аллею, его неприятно поразило, что на повороте, где раньше находилась небольшая площадка, теперь были свежие могилы. Даже временные надгробия поражали своей основательностью, по всему чувствовалось, что здесь похоронены люди, оставившие на Земле большие деньги.

Еще дважды свернув, Глеб вышел к могиле отца.

За выкрашенной черной краской оградой возвышался памятник.

«Сиверов», – прочел Глеб. В углублениях выбитых в камне букв скопилась пыль. Ни воинского звания, ни профессии, естественно, на памятнике не было – лишь имя, отчество, фамилия и годы жизни.

В задумчивости Глеб выкурил сигарету и, оглядевшись, заметил, что неподалеку, через пять могил, тоже появились новые захоронения; венки, почерневшие от мороза, цветы в плетеных корзинках.

Три могилы, с одинаковыми временными надгробиями и фотографиями покойных. Все трое – еще молодые мужчины, не более пятидесяти.

«Да, бизнес – опасное занятие, – подумал Сиверов и усмехнулся. – Рамки с фотографиями на могилах современных нуворишей напоминают стеклопакеты в окнах их квартир».

У самого края дорожки желтела свежевыкопанная яма с аккуратно зачищенными краями. Рядом, на сварной подставке для гробов сидели двое рабочих в зеленых робах и молча курили, зажав лопаты между ног.

Глеб отбросил засов на ограде могилы отца и, нагнувшись, зачерпнул ладонью слежавшийся, похожий на крупную поваренную соль снег. Пальцы почти не чувствовали холода. Глеб протер снегом памятник, и тот сразу заблестел. Но снег забил углубления букв, и Сиверов сухой веточкой прочистил их. На мраморной плите у подножия памятника лежало несколько цветков, давно увядших.

Пока Глеб наводил порядок на могиле отца, к кладбищу подъехали три больших автобуса, катафалк и черный «кадиллак» с зеркальными стеклами. Когда Сиверов спохватился, было уже поздно: по единственной ведущей к выходу аллее двигалась похоронная процессия.

Дорогой гроб, который покачивался на плечах шестерых мужчин, поблескивал лаком и латунными накладками. Все шли без шапок. Гроб несли закрытым, это Глеб отметил сразу. Как правило, гробы к могилам несут открытыми, чтобы родственники и близкие могли проститься с покойником. Правило нарушается лишь в тех случаях, когда тело изуродовано. Впереди несли большую фотографию в добротной дубовой рамке с черной лентой на углу.