Фернанда улыбнулась: «Положись на мой внутренний голос. Обычно он ведет меня туда, где можно что-нибудь найти для работы. Например, какую-нибудь интересную историю. Вам совсем не обязательно таскаться за мной, погуляйте с Доркас. Мне лучше работается, когда я одна».

«Я знаю, — бесстрастно заметил Джонни, насмешливо поглядывая на Доркас. — Вам никогда не случалось принимать участие в погоне Фернанды за очередным сюжетом? Вы были бы крайне удивлены, увидев, какие при этом могут твориться вещи».

Фернанда смешно сморщила нос: «Безусловно, сначала мы заглянем в музей. Там есть несколько знаменитых сокровищ. Кроме того, как-никак раньше там был Госпиталь Рыцарей, а значит, мне необходимо побывать там. Хотя, как правило, из музеев много не выжмешь».

«Да, — подхватил Джонни с сарказмом, — уж больно много вокруг сторожей. Тебе всегда требуется полная свобода действий».

Доркас начала понимать, что за его кажущейся легкостью и беспечностью скрывается нечто большее, в нем чувствовалась некая жесткость, несгибаемое упрямство и внутренняя сила. Джонни не пытался управлять ею, но и не позволял ей вертеть собою; кажется, Фернанда уважала его за то, как он очень мягко и ненавязчиво не давал ей спуску и ставил на место. Доркас вдруг стало интересно, где Фернанда откопала этого Джонни, откуда он взялся.

Вчера в Афинах она поймала тоненькую ниточку контакта между ними — настолько тоненькую, что она в любой момент могла оборваться от неосторожного прикосновения. Доркас пока не была сама уверена, что ей хочется какого-то продолжения, но в то же время сожалела, что обрыв все же произошел при одном-единственном упоминании имени ее мужа.

Фернанда продолжала что-то говорить о предстоящем походе в музей, при этом так, словно речь шла о скучном и надоевшем, но обязательном занятии. Доркас, напротив, рвалась увидеть именно эту коллекцию, там, среди других шедевров ее ждала голова мальчика со слезинкой на щеке, о которой Джонни упомянул вчера в Акрополе. Она вспомнила, как он пальцем осторожно смахнул слезу с ее лица. С этой скульптурой у Доркас были связаны счастливые воспоминания, и она хотела, чтобы в музее с нею рядом был человек вроде Джонни.

Когда завтрак подходил к концу, появилась миссис Петрус, о чем посыльный поспешил сообщить Фернанде, сказав, что ее ждут у администраторской стойки.

«Позволь мне первой поговорить с ней, — обратилась Фернанда к Доркас. — Я позову тебя через пару минут».

Доркас вынуждена была издали, со своего места, разглядывать женщину, которая будет заботиться о Бет в отсутствии матери. Она была не очень молода. Лет за сорок. Угловатая и нескладная фигура. Темные, глубоко посаженные глаза настороженно смотрели из-под тяжелых, сумрачных век. Кудрявые волосы были пострижены очень коротко, почти «под мальчика». Одежда не придавала ее облику жизнерадостности: черный свитер, темно-зеленая, почти черная юбка, черные уличные туфли.

С распростертыми объятиями Фернанда бодро устремилась к ней, и в своей обычной суматошной манере разразилась сердечными приветствиями, затем, завладев рукой миссис Петрус, долго и оживленно начала ее трясти. Реакция миссис Петрус была более чем сдержанной. Мрачноватая дамочка, с содроганием подумала Доркас. Может быть, чересчур серьезная? Больно суровая она, чтобы общаться с ребенком.

Фернанда о чем-то оживленно перекинулась с ней парой фраз и махнула рукой, чтобы Доркас и Бет подошли. Джонни помог девочке слезть со стула, и она радостно помчалась через весь коридор к тете Ферн. Доркас решила не спешить и посмотреть, как произойдет встреча. Ведь ее собственное благополучие и спокойствие во время пребывания на Родосе во многом зависят от этой неулыбчивой женщины.