Это, безусловно, был не ты, — говорит он мне, — и, черт, насколько мы знаем, то, что Уорнер может дотрагиваться до Джульетты, может быть всего лишь случайностью.
— Пока что мы ничего о нем не знаем, — пауза. — Верно? Разве что Уорнер прошлым вечером достал какого — нибудь волшебного кролика из своей задницы в то время, пока я был занят смертью?
Я хмурюсь. Смотрю в сторону.
— Верно, — говорит Кенджи. — Так я и подумал. Что ж. Думаю, будет лучше, если я буду сохранять дистанцию, за исключением случаев крайней необходимости, — он разворачивается к Джульетте. — Да ведь? Без обид, да? В смысле, я чуть не умер. Думаю, что ты могла бы дать мне небольшое послабление.
— Да, конечно, — тихо говорит Джульетта. Она пытается рассмеяться, но ей не удается этого сделать. Жаль, что я не могу дотянуться до нее; жаль, что я не могу притянуть ее в свои объятия. Мне хочется защитить ее… мне хочется, чтобы у меня была возможность заботиться о ней, но теперь это кажется невозможным.
— Как бы там ни было, — говорит Кенджи, — когда мы выступаем?
Это привлекает мое внимание.
— Ты с ума сошел, — говорю я ему. — Никуда ты не пойдешь.
— Что за чушь.
— Ты едва можешь самостоятельно стоять на ногах!
— Я лучше умру там, чем буду сидеть здесь как какой-то идиот.
— Кенджи… — пытается сказать Джульетта.
— Кстати, я слышал, что, по слухам, Уорнер прошлой ночью убрал отсюда к чертям свою задницу, — Кенджи смотрит на нас. — О чем это толкуют?
— Да, — говорю я, мое настроение ухудшается. — Кто знает. Я никогда не считал хорошей идеей держать его здесь в заложниках. Еще глупее было доверять ему.
Кенджи поднимает бровь.
— Сначала ты оскорбляешь мою идею, а затем и идею Касла?
— Это были плохие решения, — говорю я ему, отказываясь отступать. — Плохие идеи. Теперь нам приходится за это расплачиваться.
Кенджи решил взять Уорнера в заложники, а Касл решил выпустить его из комнаты. И теперь мы все страдаем из-за этого. Порой я думаю, что все это движение возглавляет кучка идиотов.
— Откуда мне было знать, что Андерсон с такой охотой сможет позволить своему собственному сыну сгнить в аду?
Я невольно вздрагиваю.
Сегодняшним утром я не могу вынести напоминания о своем отце и о том, что он был готов сделать со своим собственным сыном. Я сглатываю желчь, поднимающуюся вверх по моему горлу.
Кенджи замечает это.
— Ох, эм… прости, чувак… я не хотел говорить об этом таким образом…
— Забудь, — говорю я ему. Я рад, что Кенджи жив, но иногда мне хочется лишь одного: надрать ему задницу. — Может быть, тебе следует вернуться в медицинское крыло. Мы скоро уходим.
— Я никуда не пойду, кроме как на поверхность.
— Кенджи, пожалуйста… — снова пытается Джульетта.
— Нет.
— Ты ведешь себя безрассудно. Это не шутки, — говорит она ему. — Некоторые люди сегодня умрут.
Кенджи смеется, смотря на нее.
— Я извиняюсь, но ты действительно пытаешься учить меня реалиям войны? — он качает головой.
— Ты забываешь о том, что я был солдатом в армии Уорнера? Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, как много всякого сумасшедшего дерьма мы видели? — он указывает жестом на меня. |