Она была прелестна в тот вечер в своем синем тэйоре, в белых узких перчатках, с белой шелковой розой на груди, с изящной лакированной сумочкой под мышкой, высокая, полногрудая. На ее белокурых волосах, завитых у парикмахера на несколько месяцев, легко и воздушно держалась маленькая черная шляпа, от которой казалось особенно нежным и свежим лицо, освещенное белозубой улыбкой, озаренное голубоватыми большими глазами. Жолобову доставил большое удовольствие тот вечер, проведенный в обществе Матильды в приличном кафе, за столиком, на который лакей принес в металлических матовых вазочках украшенное цукатами и кремовыми завитушками мороженое. В глазах молодой девушки, в ее позе, целиком обращенной к нему, как будто бы никого в этот вечер не существовало на свете, ни кафе, ни других, сидевших за столиками, людей. Жолобов чувствовал, что находится в центре ее внимания. А ведь странно: еще вчера они даже не знали о существовании друг друга. И уже над ними занималось то волнующее сияние влюбленности, которое так украшает жизнь людей.

В сентябре они поженились и занялись устройством новой жизни. Это устройство всецело взяла на себя Матильда. О, она была умницей! Сам он ходил как в тумане, улыбался, щурил глаза от удовольствия, от ворвавшихся в его жизнь бурным потоком перемен. Матильда нашла уютную квартирку Правда, без ванны и без горячей воды, как бы им хотелось, но с приличным «входом», из трех комнат, недалеко от места их службы и очень дешево. Она же выбирала обои и занялась мебелью.

Жолобов ни во что не вмешивался, пользуясь каждым удобным случаем, чтобы чмокнуть это раскрасневшееся от хлопот и беготни лицо. Но Матильда отбивалась от таких глупых и неуместных, по ее мнению, нежностей. Сейчас было не до того. Все в свое время. А продавцы обоев, кухонной посуды или постельных принадлежностей улыбались, глядя на эту милую влюбленную парочку, и глаза молоденьких продавщиц становились томными от зависти или от каких-то смутных мечтаний.

Обмеблировали квартирку довольно удачно. Правда, в салоне пришлось поставить родительскую мебель, которую старики уступили Матильде, – диван, кресла и стулья, обитые зеленым плюшем, довольно потертым, но она смастерила кружевные салфеточки и приколола ромбиками на спинки кресел и стульев. Получилось довольно мило и даже нарядно. На стенах появились увеличенные фотографии родителей в черно-золотых рамках, вышитая гарусом на черном бархате кошка и раскрашенная лилово-голубая фотография южного пляжа, а на окнах они повесили кисейные занавески с летящими птицами и тюльпанами. Меблировку малой столовой составили стол на шесть персон и обитые кожей и медными гвоздиками шесть стульев. За стеклом буфета засиял подаренный дядей Генрихом сервиз в незабудках. Вообще, не считая плюшевых кресел, все в квартире было новое и радостное, как и их неожиданное счастье. Очень украсила столовую подаренная сослуживцами Матильды хрустальная на металлической ножке ваза. Ручки ее, из того же металла, который трудно отличить от серебра, изображали двух наяд. Одна из них держала в руках мандолину, другая – теннисную ракетку. Вокруг ножки шел приятный орнамент, на котором чередовались мотыльки и велосипедисты. В вазу положили искусственные груши и яблоки.

Лампа в салоне тоже была из дорогих – мраморный круг, вокруг которого висели в голубой стеклярусной бахроме шесть ампул. Еще из подарков можно отметить подаренные дядей Генрихом молодожену часы. На крышке охотник, с острой бородкой и в шляпе, стрелял в кролика, а в кустах бежала длинноухая собака и профессионально поджимала лапу. Только с ковром получилось неудачно. Он был слишком ярок и изображал купола и минареты какой-то мечети. Но ковер убрали подальше от посторонних глаз, в спальню, где стояла новенькая кровать лимонного дерева и такой же шкаф, весь изогнутый модернистическим искусством. На камине появились часы. На золоченых колонках циферблата сидела в антично-версальском костюме бронзовая женщина с гусиным пером в руке.