Меж тем вершник подъехал ближе, уж и мост переехал; лошадь его прянула ушами и встала.

— Что, красавица, стоишь тут и кручинишься?

Признала в нём Гореслава Светозара. И зачем князь один по ночам по городу ездит, девок, припозднившихся с гулянья, пугает?

— Ночка звёздная, князь, любо на огоньки небесные смотреть.

— А слезинки почему на глазах?

— Какие слезинки? Это вода бликами играет.

— Не обманешь ты меня, Гореслава. Что случилось? Обидел, что ли, кто?

— Нет, по глупости я, — не хотелось ей о драке молодецкой говорить. Да и какое дело ему, кметю хороброму да вятшему, до её горестей?

Светозар на землю соскочил, к ней подошёл

— Знаю ведь, что обидел кто-то, а ты сказать мне не хочешь. Забыла, верно, как от Будимира тебя спас, — голос у него ласковый был, так что не могла Наумовна не рассказать ему обо всём. Нахмурился князь, долго думал, но так ничего и не сказал, потом лишь молвил:

— Утро вечера мудренее. Ступай домой, а о прошлом не думай.

Гореслава кивнула и пошла по мосту к своему берегу. Светозар её окликнул:

— Подожди. Не гоже тебе одной ночью по городу ходить, мало ли кого повстречать можешь.

Тут-то и пригодилось девкино умение верхом ездить, когда посадил князь её впереди себя на коня. И так покойно ей было рядом с ним сидеть, позабыв все страхи свои и тревоги.

Ой, Рожаницы, зачем сердечко девичье вы разбередили, зачем Ярило уж в дверях стоит?

А на следующий день Ермил виниться пришёл. Побит парень был изрядно; большой синяк под глазом красовался, но уверена девка была, что и Будимиру досталось.

— Ты в крепость к нам ходи, не бойся, — кметь на нижнюю ступеньку крыльца присел. — Тебя Будимир больше не тронет.

— А я никогда никого не боялась, — Гореслава почти внимания на него не обращала: бельё она во дворе развешивала. — Просто неохота мне на драки ваши смотреть.

— Это всё Будимир. Он ни одной косы не пропустит, парней всех задирает.

— Боишься ты его, Ермил, а сказать мне не хочешь.

— Я кметь, а не девка слезливая, никого я не боюсь.

— Послушай, я так не хочу гулять. Не спокойно мне, словно на старом снеккаре.

— О каком снеккаре баешь?

— О том, на котором по морю со свеями плавала. Да видел ты его и меня, верно, припомнишь на камышовом бережку. А снеккар-то тот, может, ты и поджигал.

Нахмурился Ермил, вспомнить что-то пытался. А Наумовна меж тем с одёжей покончила и к парню подошла.

— Ты, Гореслава, приходи сегодня к нам; я тебя от всех защитить сумею.

— Извини, Ермил, — слова сами собой вдруг нашлись, что бы всё, что хотелось, объяснить. — Не люблю я тебя, другом мне будь. Не такую любовь ищу.

— А какую — такую любовь? — взорвался кметь. — Не Будимира ли?

— Не его. Кого ищу, сама не знаю. А ты, Ермил, парень хороший, много ещё девок будут за тобой бегать. Ты уж прости меня, непутёвая я.

— Но ты всё равно ввечеру приходи, — как-то нерешительно попросил Ермил и к воротам пошёл.

Чувствовала Наумовна, что обиделся он крепко, но уж ничего не поделаешь. Не любила она его и не полюбила б никогда. И кого ждала, полесовница, чтобы листом земляничным приворожить?

7

Гореслава вскоре перестала гонять коров в поле и домостройничала в избе. Зима Ярославовна сразу приметила, что девка к ней попала сметливая, кроме того, прядёт да ткёт хорошо, поэтому достала с печи прялку и отдала Наумовне. "Когда нити наплетёшь достаточно, поставлю тебе и кросну, умелица", — сказала хозяйка в один из летних денёчков.