|
.. Сие значило - без огня, без плетей, без дыбы. Генрих Фик пробудился и увидел над собой генерала Ушакова. - Для какого злоумышления, - спросил его Андрей Иванович, - ты приберег сии кондиции ужасные? И показывал ли кому? А кому - назови мне того, не запираясь. - Ежели ея величество, - отвечал Фик, - в радости первобытной кондиции те одобрила на Митаве, то и греха не вижу в том, чтобы на Москве их прятать. А показывать их не показывал... - Имел ли ты их в бережении секретном? И покеда в пьянственных заблуждениях пребывал, не читал ли кто у тебя кондиций, а потом, прочитав, не вкладывал ли тебе под кафтан обратно? Генрих Фик кафтан свой прощупал. - Увы, - отвечал, - деньги все сперли... Из чего и следует, что кондициями воры пренебрегли, как вещью бесприбыльной... Еще какие вопросы будут? Генрих Фик, знаток конституций и правлений коллегиальных, был сослан без суда над ним. А майор фон Альбрехт за проворство свое получил от Анны в награду богатое село Котлы "Котлы - родина Ореста Кипренского, ныне колхоз имени Г. Димитрова Кингисеппского района близ Ленинграда." в Ижорских землях. В этих Котлах были мужики, там были бабы, телята, гуси, много ягод, сметаны и рыбы... Котлы так понравились Альбрехту, что он теперь так и зыркал глазами: не валяются ли где еще кондиции? Но чья-то могучая длань вдруг обрушила его на землю. Это свалил его граф Павел Иванович Ягужинский. - Скнипа! - сказал. - Самобытную душу сгубил ты... В тех самых Котлах тебя, мерзописца, и сварим, как рака! *** Иван Ильич Дмитриев-Мамонов, зять царицы, был противником самодержавия, и Анна Иоанновна об этом знала. Знала, но зятя своего не отшибешь, и коли ехала куда, то правую дверцу кареты доверяла сторожить Ивану Ильичу. Так и сегодня было: тронулись - вереницей, Анна ехала навестить Дикую герцогиню... Слева скакал на пегой кобыле граф Федька Матвеев, справа на тяжелом коне - Дмитриев-Мамонов в седле мчался. Спереди и сзади карету с царицей охраняли кавалергарды в латах... - Пади! Пади! - кричали дворяне-форейторы. И тоненько свиристели в лесах золотистые горлинки. Дмитриев-Мамонов вдруг в седле выпрямился, в стремена ботфортами врос, шляпу свою далеко в кусты отбросил и загоготал: - Ого-го-го-го... Вот так ладно! Носом вперед он полетел через голову коня. Кавалькада остановилась. Густав Левенвольде подал Анне руку и сказал: - Смерть скоропостижна, но.., она загадочна! Анна Иоанновна посмотрела, как лежит на земле зять ее, течет в пыль кровь из носа, а над мертвым телом, шумно вздыхая, стоит конь боевой - под вальтрапом, волочатся поводья в блестках. - Никак, отравили? - вскрикнула Анна. - Безусловно, ваше величество, ибо, садясь в седло, ваш зять был величав и бодр, как всегда... Это - злой умысел! - Небось они и меня не оставят - изведут! - Злодеи эти, - продолжал Левенвольде, - конечно, из прожектеров конституционных, и мстят они пока не вам, а людям, которые близки сердцу вашему по родству... Анна Иоанновна захлопнула дверцы кареты. - Поворачивай - на Москву! День был проведен в смятении, за стенкой выла овдовевшая сестрица Параша, билась над мертвым генералом: - Господи, так и не понесла я.., не понесла! Велели доставить во дворец Тимофея Архиповича. - Поворожи мне, блаженненький, - попросила его Анна. Юродивый глаголы подбирал иносказательно. - Движется, движется, движется, - заскакал он по комнатам, под кровати заглядывая. |
