Волочились по снегу тяжелые шубы собольи. Плакал с горя, баб у портомойни
не стыдясь, и в лицо себе ледяной водицею брызгал. Нехорошо ругался -
матерно, будто мужик сиволапый.
- Базиль, Базиль! - позвал издали. - Подгони карету сюды...
Кубанец тоже скатился на речной лед, спрашивал:
- Господине мой добрый, кто обидел тебя?
- Я ли не старался? Я ли не говорил им доказательно и политично,
каково Русь из нищеты вызволять? А они, гниды простоволосы, меня
отшибли... И теперича зовут из Берлину на место упалое Пашку Ягужинского!
А князь Куракин, злодей мой, тоже на шею показывает: мол, ссекут башку! О,
горе мне, Базиль.., горе! Поддержи хоть ты меня, раб мой верный.., раб
нелукавый!
И на груди раба своего, калмыка умного, рыдал Волынский посреди
Мойки-реки, у самой проруби, возле портомоен дворцовых, где полоскали
белье бабы пригожие, бабы веселые.
ЭПИЛОГ
А городишко Саранск (губернии Казанской) - пески желтые, башни
старые, вагоны козьи, лужи поросячьи - совсем захирел, порушенный в нищете
и безмолвии. Спасибо зиме: прикрыла сугробами стлань крышную - теплее
обывателям стало.
Под вечер, когда загнело Саранск поземкою, тихо стало в мире да
моркотенько, вышел кузнец с поповским сыном Семеном Кононовым. И несли они
бережно на себе чудеса какие-то... И попович крылья на могучие плечи
кузнеца подвязал, перекрестил его и говорил:
- Уж ты, Севастьяныч, не выдавай. Лети, милок, не падая!
- А ты тоже не выдай, Сенька: коли угроблюсь, твой черед лететь за
мною...
Под свист ветра, что тянул из-за леса, поднялся кузнец на
колоколенку. Во страх-то где! Попович внизу кричит и руками машет... А
чего кричать, коли уже обратной дороги не стало. Лететь так лететь!
Хватит, уже походили по земле...
Встал кузнец на хрусткую крышицу, сказал:
- Господи, да неужто одним лишь ангелам твоим?.. И бросил себя вниз!
...Долго оттирал попович ему лицо снегом, отмывал черную грудь
кузнеца от крови:
- Севастьяныч, да вить оно в самый раз! Нешто же не летел? Ведь
было... Летел ты, милый! Потом скувырнулся и крыльями забрыкался.
Миленькой, да встанешь ли? Иль мне лететь черед?
Разлепил кузнец один глаз, снегом запорошенный.
- Не все ангелам, - сказал, - надо и людям! Погоди, Сенька: воспарим
мы с тобою ишо... Все выше да выше! Унесет нас за леса к матери чертовой!
И от небес самых напужаем мы всю Россию...
- Так, миленькой, так! Воистину говоришь ты...
|