|
.. Мне ли не знать нужд отечества, сердцу моему любезного? Вот и день настал, для Волынского день великий, - оглашение сочиненных проектов. "Как Россию привесть в благосостояние?"... Подтянулся он, кафтан надел светло-гороховый, платок шейный подвзбил попышнее, выбрит был и напудрен... Красавец мужчина! Туфлей нарядной вступил через порог мечтаний своих - вступил в Кабинет ея императорского величества. Сидели там авторы проектов: сам Остерман, конечно; князь Александр Куракин, горький пьяница и человек характера злодейского; граф Михаила Головкин, сын покойного канцлера... Рядом с ними уселся и Волынский. Куракин сразу же подлость ему придумал. - А что, Артемий Петрович, - спрашивал. - Платки шейные туго ли вяжешь? Дабы заранее к петле притерпеться? Или.., как? - Постороннего плодить не пристало, князь, - отвечал Волынский угрюмо. - Собрались для дела важного, касаемо нужд отечества, погибающего в нищете. А шутки бабам-молодицам оставь. - Александр Борисыч, - сказал вдруг Остерман князю Куракину, - ай-ай.., нехорошо! К чему обижать патриота истинного? Иогашка Эйхлер глазом Волынскому знак сделал. Но к чему - не догадался Артемий Петрович и понял так, что здесь всего ему надо стеречься. На столе же перед ним поднос стоял, салфеткой крытый, что там было под салфеткой - всех интриговало ужасно. Хотели вельможи открыть и посмотреть. - Нельзя! - говорил им Волынский. - Потом узнаете... Вбежала в покои Кабинета остроносая собачонка. За нею, платьями шурша, императрица явилась. Поклон господам министрам учинив, села Анна Иоанновна на пышную кровать, для нее ставленную, и, подушки под собой распихав, сказала вельможам: - С вас - спрос... Ну, с богом! Волынский краем уха чужие проекты слушал. Молол что-то князь Куракин о ясаке и обидах да чтобы беглых с заводов обратно к помещикам забирать. Это понятно: у него мужиков много бежало, - замысел тут корыстный. Потом граф Головкин речь держал... От обилия слов туманных заскучнела Анна Иоанновна и, в кулак зевнув, прилегла. Шлепнулись на пол ее атласные туфли. - Не-не! - сказала. - Это я так просто... Ишо не сплю! Волынский слушал кабинетных, потаенно размышляя: "Вот оно - чистилище знатное, где машина правления всей России подпольно движется. Неужто я не возьмусь за это колесо да не разверну машину куда надобно? Ой, господи, образумь ты меня... Никак я опять забрал паче меры ума своего?" - Петрович, - дремотно позвала Анна, - теперь ты скажи! Встал Волынский и ощутил легкость в теле. - Что писано у меня на бумаге, - сказал, - того честь не стану. У всех глаза имеются: сами потом прочтут. Позволь, великая государыня, словом живым описать непорядок наш... Государство наше лыково! Одни лишь мужики хлеб садят. Иные же, словно мыши, грызут его, и взамен хлебу ничего не дают мужику для хозяйства нужного. Оттого, ведаю, и заводится нищета обычаем экономическим. Оттого же, от нищеты, и не правда растет... Много поездил я по дорогам худым, - возвысил голос Волынский. - Для удобства дорожного ландкарты надобны. Для экономии опять же, для политики! Почто Иван Кирилов, патриот разумный, на свои денежки Атлас печатал? У него еще два тома лежат - впусте. Почто Кабинет и высокие министры заботы не имеют, дабы атласы в свет поскоряе вышли? Рази можно государством таким, как наше, управлять разумно без знания географии страны своей? Николи нельзя... Мы говорим - Астрахань, а ведаем ли, какие пути туда ведут? Говорим - Нерчинск, а что мы знаем о нем, кроме того, что там - каторга? Артемий Петрович и сам чуял, что речь его хороша, - глаза Анны Иоанновны оживились, дрему она с себя уже стряхнула, слушала внимательно. |
