Виолетта Яковлевна смотрела на дочь тоскливыми, виноватыми глазами.

— Предупреждаю, — сказал отчим, — если с тобой что-нибудь случится, домой не возвращайся. Не приму.

— А что со мной может случиться?

— Что! — он хмыкнул. — Таких дурочек специально ловят разные… любители. Потом бросают. После использования.

У Натали отяжелели от стыда щеки, но она спросила:

— Какого использования?

— Будь осторожна, — сказала Виолетта Яковлевна, опустив глаза. — Ты еще ребенок.

— Ребенок! — отчим посмеялся деланным смехом и взглянул на грудь Натали.

— Да, я не ребенок, — скорее разочарованно, чем возмущенно проговорила Натали. — Но ничего со мной не случится. — И, увидев жалкий, тоскливый взгляд матери, спросила горячо, вернее, не спросила, а позвала: — Поедем, мама, вместе? А?

— Ну! Ну! Ну! — отчим трижды стукнул кулачком по столу. — Не болтай ерунды. Бросать деньги на ветер!

Натали вытащила из сумки сторублевую бумажку, показала ее отчиму, подошла к окну, протянула руки и разжала пальцы.

— Психопатка, — сквозь зубы процедил отчим, следя за полетом бумажки, и выбежал из комнаты.

— Зачем ты это? — с укором спросила Виолетта Яковлевна.

— А ты зачем? — с болью спросила Натали. — Зачем мы живем с этим. Ведь он…

— Замолчи! — беспомощно вскрикнула Виолетта Яковлевна и прошептала: — Прости меня за все…

Отчим вернулся радостный, запыхавшийся, возбужденный. Он бормотал, не торопясь выложить сторублевку на стол:

— Понимаете, все идут мимо, а ее ветерком гонит, и никому в голову не ударит, что это деньги!.. А тебе надо лечить нервную систему. Таким образом ты скоро можешь оказаться, знаешь где?

Виолетта Яковлевна сказала глухо:

— Ты опоздаешь на поезд.

— Ничего, мама, я успею.

— Она успеет! — насмешливо, многозначительно воскликнул отчим и со вздохом положил сторублевку на стол, не убрав, впрочем, руки.

— Можешь взять себе, — устало предложила Натали.

— Могла бы сказать повежливее. — И отчим сунул деньги в карман и вздохнул облегченно. — Вернешься, я займусь твоим воспитанием.

— Я поступлю в педагогический и буду жить в общежитии.

— Сказочный вариант!

А Натали смотрела на отвернувшуюся к окну мать, высохшую, робкую, до боли свою и одновременно чужую, и думала: «Как же мне спасти тебя?»

— Иди, иди, иди, иди, — заторопил отчим.

Ушла Натали, как уходят не очень званые гости — вроде бы и приглашают заходить еще, да только потому, что уверены: больше не зайдешь.

И, уже закрывая дверь, она подумала: «А не остаться ли? Вдруг без меня…»

За дверью послышалась возня, приглушенный спор, всхлипывания; дверь открылась, мелькнуло лицо матери, и отчим спросил:

— Ну?

— Не думай обо мне плохо, — из-за спины просила мать, — я предчувствую, что мы больше…

— Старческая сентиментальность! — крикнул отчим и ушел.

Натали обнимала мать, бормотала:

— Если хочешь, я останусь. Я же не знала, что тебе так плохо. Давай я останусь, а?

— Нет, нет. Ты поезжай. Тебе надо съездить. Это лучше. А у меня пройдет.

Натали постояла в подъезде, словно что-то не отпускало ее. И вместе с тем она понимала, что возвращаться нельзя.