«Прими ее душу, Господи», — взмолился я, обращаясь к Богу на языке своих предков.

Яркая вспышка вертикально прорезала ночное южное небо, как будто молния прорвалась сквозь облака. Это душа Рашели вознеслась к небесам, и мне показалось, что на долю секунды перед моим взором возникли врата рая.

Теперь среди моря цветов в саду лежала лишь опустевшая оболочка. Обращенное к небу лицо Рашели осталось совершенно невредимым.

«Отправляйся на небеса, Рашель, — мысленно попросил я. — Эстер, помоги ей подняться по ступеням».

Напрягая память, я постарался представить себе высокую лестницу, ведущую на небо.

Мужчины, пришедшие вместе с Грегори, схватили меня и крепко держали за руки. А он продолжал исступленно рыдать, колотя кулаками по парапету, и я видел, что в его мучительных вскриках и судорожных всхлипываниях нет фальши. Горе его было совершенно искренним.

«Рашель! Рашель! Рашель!» — в отчаянии твердил он.

Я без труда вырвался из рук тюремщиков, отшвырнув их с такой силой, что они рухнули на пол, не в силах оправиться от шока и недоуменно глядя на рыдающего Грегори.

В комнату влетел Риччи, за ним вбежали еще несколько человек, и вокруг меня начался настоящий хаос. Грегори то причитал, перегнувшись через парапет и перемежая стенания молитвами на идише, то начинал истово кланяться, как принято у евреев.

Люди Грегори попытались схватить меня вновь. На этот раз я отбросил их в противоположный конец террасы.

«Ты, кажется, и вправду любил ее», — обратился я к Грегори.

Он обернулся и хотел что-то сказать, но голос отказывался ему повиноваться.

«Она… была моей царицей Савской, — наконец выдавил он. — Моей царицей…»

Он снова забормотал молитву и начал кланяться.

«Я ухожу, — бросил я. — Прочь от тебя и твоих головорезов».

Внизу по склону холма поднималась толпа людей. Несколько человек подошли к телу и осветили его фонариками.

Я взлетел и устремился вверх.

Но куда мне отправиться? И что делать?

Теперь я буду поступать по собственной воле и разумению.

Только раз я оглянулся, чтобы посмотреть на крошечные фигурки людей, метавшихся по террасе. Мое внезапное исчезновение привело их в замешательство. Грегори сидел, обхватив голову руками. Похоже, силы его оставили.

Я поднимался все выше и выше, пока не достиг неба, где обитали веселые и беззаботные души, и под их любопытными взглядами повернул на север.

Я решил, что должен сделать в первую очередь. Разыскать Натана.

22

Когда я добрался до Нью-Йорка, мне отчаянно хотелось спать. Надо было спуститься, отдохнуть и только потом продолжать расследование.

Однако меня тревожила судьба Натана. Прежде чем вернуть себе тело, я, оставаясь невидимым, осмотрел все здание Храма разума.

Как я и думал, там проводили химические исследования. В ряд запертых помещений вход посторонним строго воспрещался, и люди в странных, дутых и прорезиненных костюмах трудились там даже ночью. Они смотрели на мир через окошечки на шлемах, поскольку химикаты, которые они разливали по легким пластиковым емкостям, представляли большую опасность — нельзя было не только их касаться, но и вдыхать пары.

В другой стерильно чистой лаборатории я увидел свои кости. Они лежали на голом столе, возле которого стоял один из уже знакомых мне докторов: худой, с темными волосами, казавшийся самым опытным. Он тщательно исследовал мои бренные останки, делал пометки и даже не подозревал о моем присутствии. Мне не удалось разобрать, что именно он писал. Единственным моим желанием в тот момент было уничтожить собственный прах, чтобы никто и никогда не заставил меня вернуться туда.