Потрясенные, старейшины застыли на местах. Я не знал, что произойдет дальше, но понимал, какое загадочное впечатление производил на них неожиданно появившийся человек с черными волосами и длинной бородой, одетый в красный бархатный костюм с расшитыми золотом манжетами. Впрочем, и эта компания бородатых мужчин в свободных черных шелковых одеждах и черных же шляпах с полями — у одних широкими, у других узкими — выглядела не менее странно.

Старейшины окружили меня и принялись задавать вопросы. Я понял, что мне устраивают испытание. Прежде всего меня попросили процитировать избранные отрывки из Торы. Все, что они называли, было мне отлично знакомо. Я обстоятельно отвечал на вопросы, подкрепляя свои слова цитатами сначала на древнееврейском, потом на греческом и, наконец, дабы сразить их окончательно, на арамейском.

«Назови имена пророков», — велели они.

Я перечислил всех, включая Еноха, вавилонского прорицателя времен моей юности, имя которого было им неизвестно.

«В Вавилоне? — поразились они. — Расскажи о нем».

«У меня нет времени на воспоминания, — отрезал я. — Необходимо остановить Грегори, помешать ему расправиться с Натаном. Я уверен, он убил Эстер, потому что она узнала о Натане и встретилась с ним. Кроме того, меня настораживают и другие вещи».

Тогда они стали проверять мое знание Талмуда и спросили, что такое мицва. Я ответил, что в Торе упоминается шестьсот тринадцать мицв — повелений, предписывающих, как себя вести, что говорить и как совершать добрые поступки.

Вопросы сыпались на меня как из рога изобилия: о ритуалах и обрядах, о необходимости соблюдать чистоту и разного рода запретах, о ребе-еретиках и каббале. Я отвечал без запинки, то и дело переходя на арамейский и снова возвращаясь к идишу. Потом я процитировал по-гречески несколько мест из Септуагинты.

Я обращался то к вавилонскому, то к древнейшему иерусалимскому Талмуду, рассказал все, что знаю о священных числах. Вопросы становились все более частными. Казалось, каждый старейшина старался перещеголять остальных в сложности.

Я начинал терять терпение.

«Неужели вы не понимаете, — наконец возмутился я, — что пока вы экзаменуете меня, словно в ешиве, Натан остается в опасности? Во имя Господа помогите мне спасти его!»

«Натан уехал, — ответили они. — Он далеко отсюда, там, где Грегори не сможет до него добраться. Он в безопасности. В городе Господа нашего».

«Почему вы уверены, что он в безопасности?» — усомнился я.

«На следующий день после смерти Эстер Натан покинул Нью-Йорк и отправился в Израиль, — сказал ребе. — Грегори не найдет его там. Грегори никогда не сумеет его выследить».

«На следующий день? — переспросил я. — Значит, за день до того, как ты увидел меня?»

«Да. Но если ты не злой дух, вселившийся в человека, то кто ты?»

«Не знаю, — ответил я. — Я хочу стать ангелом, но только Господь Бог решит, угоден ли я Его воле. А почему Натан уехал в Израиль?»

Старейшины смущенно переглянулись и посмотрели на ребе. Старик сказал, что и сам точно не знает, почему Натан именно в тот день решил отправиться в путешествие, но полагает, что причиной послужила смерть Эстер, поскольку Натан сильно горевал по девочке. Натан спешил уехать и говорил о необходимости сделать порученную работу и о том, что в Израиле он справится с ней быстрее. Его работа заключалась в переписывании Торы, и он обещал привезти несколько копий. В общем, ничего особенного, обычные дела.

«Вы можете с ним связаться?» — спросил я.

«А почему мы должны сообщать тебе подробности? — резко отозвался ребе.