Изменить размер шрифта - +
 — Я сам чувствую почти то же самое. Элиас, ты ведь тоже видишь, что эльфы чистые и прекрасные, только дело не в этом. Снег — это, наверное, самая чистая вещь на свете, правда? Поздней осенью мир — сплошная грязь, слякоть, хмурь, а когда выпадает первый снег, все становится светлым, чистым и прекрасным, верно ведь? Сплошная сияющая белизна, хрустальный эдем, совершенство. Никакой грязи, никаких гнилых листьев, никакой мерзости… Только одно крохотное обстоятельство: ничего не вырастет, пока снег не растает. Никакие цветы на снегу не цветут, а в ледниках, где снег лежит вечно, цветы не цветут никогда. Снег чист, светел, прекрасен — но холоден. Смертельно.

Они выслушали меня пораженно; Элиас кивал в такт словам и вдруг улыбнулся, почти как его сестра:

— Во-во! Дэни, блин, вот тут ты в точку попал! Я сам так всегда понимал, только сказать не мог!

А Эльза печально покачала головой:

— Тебя зовут Дэни? По-моему, это слишком жестоко. Ты ведь сам эльф — я не верю, что ты такой смертельно холодный, как говоришь.

Я начал было объяснять, в чем дело, но тут во дворе, радостно повизгивая, взлаял Охламон и грохнула калитка. Возвращался подгулявший кузнец. Из комнаты было отлично слышно, как он со второй попытки поднялся на крыльцо, пнул пустое ведро, обратился к валарам и проклял Тьму, а потом грохнул дверью.

Элиас взглянул на меня устало:

— Слушай, Дэни, забери ее отсюда… ну хоть в сад. Я его утихомирю пока.

Я кивнул. Элиас выскочил в сени, откуда слышались проклятия и грохот, а Эльза с готовностью проводила меня через другую дверь и веранду в маленький садик на заднем дворе.

Здесь было чудесно свежо, почти тихо — и луна уже сияла, как фонарь эльфов. В ее голубоватом свете я отлично видел лицо Эльзы: волосы девушки шелково блестели, глаза светились, отражая лунные блики.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она, не опустив ресниц.

— Нравишься, — сказал я. — Разве прямые вопросы больше не доводят до беды?

Эльза грустно улыбнулась:

— Доводят. Если с людьми. Но ты — совсем не такой, я чувствую. Ты же меня не обидишь?

— Да чтоб мне сгореть! — вспомнил я давнюю-давнюю детскую присказку, и Эльза рассмеялась:

— Вот видишь… Послушай, Дэни, не говори больше, что ты не эльф, пожалуйста. Я же все вижу. Просто ты самый светлый из всех. Эльфы такие высокомерные, они с человеческими девушками не говорят, а ты говоришь, потому что ты добрее других…

Я глубоко вдохнул; это обычно помогало мне справиться с отчаянием:

— Эльза, я разговариваю с тобой только — и исключительно — потому, что я человек. Любой эльфийский рыцарь может думать только об одной женщине — о королеве Маб. О Вечной Государыне. Попробуй это понять.

Эльза задумалась. Свет луны мягко обливал ее, ее кожа казалась бархатистой, как лепесток эланора, а ресницы бросали на щеки длинные тени. Момент казался мне мучительно прекрасным; уже догадываясь, что ничего не смогу объяснить, я еще на что-то надеялся.

— Королева Маб — из всех женщин самая счастливая, — проговорила Эльза мечтательно. — Живет в Пуще, в самом красивом месте на свете, никогда не старится, всегда молоденькая… Всю работу там делают чарами, всегда все есть, а главное — всегда весело. У нас-то все время крутишься-крутишься, то одно, то другое — никогда нет времени повеселиться, только если вечеринка в воскресенье… и думаешь, хоть бы уж она подольше не кончалась! А королева Маб может целыми неделями веселиться, да что неделями — годами! Выбрать самое-самое замечательное — да и сделать, чтобы так было всегда!

Я попытался улыбнуться:

— Эльза, а ведь это входит в привычку… ты много видела смеющихся эльфов?

Эльза пожала плечами:

— Над чем им смеяться в городе? Грязища да невежество — тоже мне развлечения!

— Ты забываешь о важных вещах, — попытался я еще разок.

Быстрый переход