Оружие из истинного серебра. Раны, нанесенные орку мифрилловым мечом, заживают очень тяжело. Бойцы здешнего патруля рубились с рыцарями Пущи и носили отметки их клинков… любопытно, чем отмечены сражавшиеся тут эльфы и выжил ли кто-нибудь из них…

Мертвеца встретили радостно, моих ребят — удивленно и настороженно. Впрочем, дружеская болтовня Задиры и хихиканье Шпильки, облегченно сбросившей труп гвардейца на траву, как сбрасывают с плеч тушу оленя, которую пришлось долго тащить, их, похоже, обезоружили. Одноглазый, прикрывавший выбитый глаз длинной челкой, офицер патруля устроил разнос Мертвецу за несанкционированную разведку и полученные травмы и принялся расспрашивать Паука обо мне. Я рассказал бы и сам, но здешние разводили костер, намереваясь съесть трупы прямо сейчас. Видеть это было выше моих сил.

Паук, привыкший присматривать за мной, ухмыльнулся и сказал Одноглазому (которого, разумеется, просто не могли звать иначе):

— Слушай, брат, мы добыли вам жратву и принесли сюда, но сами совсем не голодные. Ты позволь Мертвецу показать нам Провалы, он обещал. Он тоже не голодный, мы вместе жрали.

Одноглазый пихнул его в плечо и кивнул:

— Если хочет, пусть идет. Только следите за вашим эльфом. Наши мальчики эльфов очень не любят.

— Ну да, ну да, — фыркнула Шпилька. — А то мы не догадались.

— Наш Эльф — лешак только по имени, — сказал Паук. — Пусть Мертвец всем говорит об этом. Наш друг — человек, он за нас воевал.

Бойцы не стали возражать. Мертвец даже толкнул меня локтем:

— Ладно, Эльф, пойдем смотреть Провалы, там эльфийского прямо в избытке.

Врата Морайи больше не существовали.

Я слышал рассказы о них. О тонких линиях из истинного серебра, появляющихся от частого прикосновения на полированном граните скальной стены, и о возникающих из этих линий силуэтах Златого Древа, Звезды и Короны. О подходе к Вратам, заросшем мэллорнами. Но теперь все это стало всего лишь словами.

Арши взорвали скалу выше Врат, и этот эльфийский шедевр искусства и магии засыпала громадная груда камней, на которой уже прорастала трава и пробивался мох. Мэллорны, должно быть, срубили и сожгли; никаких следов присутствия Пущи не было видно, вокруг лишь зеленел молодой багульник и цвели неизбежные крокусы, куда больше любимые орками, чем эльфами, дикие горные упрямые цветы, которым все равно, лежит ли снег, растаял ли, дует ли ледяной ветер с вершин. Я никогда не видел крокуса в волосах эльфийской девы. Вероятно, эти цветы прочно ассоциировались у жителей Пущи с войной в горах.

— Тут был главный вход гадов, — сказал Мертвец, ужасно ухмыляясь всем своим раскромсанным лицом. — Мы его совсем ликвиднули. Нечего их искушать.

Мои друзья согласно покивали, я тоже. Тяжело было смотреть на Мертвеца; мне все время хотелось предложить ему сухарь или кусок сыра. Сначала казалось неловко, потом я не выдержал:

— Мертвец, хочешь сыра? Очень хороший…

Мои спутники заулыбались, и Мертвец осклабился:

— Да мне бы хоть какой!

Я отдал ему сыр. На душе стало чуть полегче.

— А почему тебя зовут Мертвецом? — спросила Шпилька.

— А меня три раза убивали, — ответил Мертвец польщенно, грызя сырную корку. — Последний раз парни уже точно решили, что я совсем мертвый, а я взял да очухался. На мне, как на псе — все затягивается в момент. Вот там, где ты перевязывала, мышка, я уже и не чувствую ничего дурного.

Шпилька снизошла с высот своей прелести до того, чтобы дернуть Мертвеца за ухо — самым кокетливым образом. Задира покосился, но смолчал.