|
Крыса неуверенно и бесцельно шарил по своим карманам. Первый раз за три года ему дико хотелось курить. – Ты желала моей смерти? – Ну, как… Немножко. – Точно «немножко»? – Я не помню… Потянулось молчание. Крыса ощутил необходимость его нарушить. – Знаешь что? Люди не рождаются одинаковыми. – Кто это сказал? – Джон Ф. Кеннеди. 7 В детстве я был ужасно молчаливым ребенком. До того молчаливым, что родители встревожились и отвели меня к знакомому психиатру. Доктор жил на холме, в доме с видом на море. Я сел на диван в залитой солнцем приемной. Средних лет хозяйка, демонстрируя изысканные манеры, принесла мне холодный апельсиновый сок и два пончика. Стараясь не просыпать песок на колени, я съел полпончика и выпил весь сок. «Еще будешь пить?» – спросил доктор. Я помотал головой. В приемной мы с ним были одни. С портрета на стене на меня укоризненно глядел Моцарт, похожий на боязливого кота. – Давным-давно, – начал доктор, – жил-был добрый козел… Какое вступление! Я закрыл глаза и попытался представить доброго козла. – У козла на шее висели тяжелые металлические часы. Он так с ними везде и ходил. Ходил и пыхтел. Причем мало того, что они были такие тяжелые – они еще и не работали. Пришел как-то к козлу знакомый заяц и говорит: «Слушай, козел! И чего ты все таскаешь эти ломаные часы? Они ж тяжелые, да и толку с них никакого.» «Тяжелые-то тяжелые, – отвечает козел, – да ведь я к ним привык. Хоть они и вправду тяжелые, да к тому же не работают.» Доктор хлебнул своего апельсинового сока и с улыбкой посмотрел на меня. Я молча ждал продолжения. – И вот однажды заяц преподнес козлу на день рожденья небольшую коробочку, перевязанную лентой. А в коробочке были новенькие, блестящие, необыкновенно легкие и отлично работающие часы. Козел ужасно обрадовался, повесил их на шею и побежал всем показывать. Здесь сказка неожиданно кончилась. – Ты козел. Я заяц. Часы – твоя душа. Я почувствовал себя обманутым и покорно кивнул. Раз в неделю, во второй половине воскресенья, пересаживаясь с поезда на автобус, я добирался до докторского дома, где в ходе лечения потреблял кофейные рулеты, яблочные пироги, сладкие плюшки и медовые рогалики. Через год такой терапии я был вынужден обратиться к дантисту. – Цивилизация есть передача информации, – говорил мой доктор. – Если ты чего-то не можешь выразить, то этого «чего-то» как бы не существует. Вроде и есть, а на самом деле нет. Вот, скажем, ты проголодался. Стоит тебе сказать: «Есть хочу!», как я сразу дам тебе плюшку. Бери. (Я взял.) А если ничего не скажешь, то не будет тебе плюшек. (С видом злодея он спрятал тарелку с плюшками под стол.) Ноль! Понял? Говорить ты не желаешь. Но кушать-то хочется! И вот ты пытаешься выразить это без слов. На языке жестов. Попробуй. Я схватился за живот и изобразил на лице страдание. «Это у тебя несварение желудка!» – засмеялся доктор. Несварение желудка… Потом мы с ним вели Непринужденный Разговор. – Ну-ка, расскажи мне что-нибудь про кошек. Что угодно. Я вертел головой, изображая раздумье. – Ну, что тебе первое в голову приходит? – Четвероногое животное… – Так это слон! – Гораздо меньше… – Ладно, что еще? – Живет у людей в домах. Когда есть настроение, мышей ловит. – А что ест? – Рыбу. – А колбасу? – Колбасу тоже… В таком вот духе. Доктор говорил правильно. Цивилизация есть передача информации. Когда станет нечего выражать и передавать, цивилизация закончится. |
