Представить невозможно, что еще недавно мне не нравилось его имя! Да ведь это лучшее имя, какое я встречала за всю свою жизнь!

Ясенев как ястреб несся по вечернему Питеру. Потрясающий человек! Он не задал ни единого вопроса. Через десять минут машина резко затормозила у подъезда нашего офиса.

— Глеб Евсеич, я ваш вечный должник! — крикнула я, выскакивая из машины.

Поднимаясь по лестнице, я почувствовала, каким гулким стало пространство. Сердце разносило грудную клетку.

Дверь офиса открыта. Я остановилась, выдохнула и вошла.

В кабинете Снегова горел свет. Я приблизилась. Рюрик сидел неподвижно, устремив невидящий взгляд в потолок. Услышав шорох, он поднял голову. Во взгляде его что-то затеплилось. Я шагнула к нему — и он поднялся мне навстречу.

Меня затрясло. Ощущая жгучую смесь бешенства и облегчения, я медленно подошла, яростно, неотрывно глядя в глаза. Подойдя почти вплотную, остановилась, судорожной хваткой вцепилась в лацканы его пиджака и притянула к себе — так, что мы чуть не соприкасались лицами:

— Я тебе покажу «И он уйдет со своей гармошкой»!..

«МЫ С ТОБОЙ ОДНИМ УКРЫТЫ НЕБОМ»

Побелевшими пальцами я намертво держала его, раскачиваясь и порой пытаясь встряхнуть. Борясь с желанием одновременно придушить и зацеловать насмерть, я плохо понимала, что говорю:

— Я тебя никуда больше не отпущу. Слышишь? Никуда! Ни на шаг! — Рыдания подступали к горлу и прорывались наружу вперемешку с выкриками. — Как ты мог? Эти два дня… Я тебя искала… Ты где вообще был? Ты обо мне подумал? О себе подумал? Как ты без меня… Я тебе… Я тебя…

В голос зарыдав, я вжалась в него лицом. И только тут ощутила, что меня давно уже бережно обнимают его руки.

— Ну что ты, маленький, что ты… — Голос был бесконечно заботливым и усталым.

— Я… — всхлипывая, непослушными губами силилась выговорить все сразу. — Я…

— Тихо, родная, тихо… — Он крепче прижал меня к себе, поглаживая по голове. — Все хорошо, успокойся…

— Правда? — Я подняла голову, с надеждой вглядываясь в его лицо.

Он отвел прядку с моего лба:

— Правда.

Я закрыла глаза.

— Прости меня.

Невесомые горячие прикосновения к сомкнутым векам, к одному, к другому. Прерывистый шепот:

— Тикки… За что?

— За все…

Он тихо рассмеялся. Я удивленно открыла глаза: сквозь измученное лицо, на котором тенью лежала вся тяжесть предыдущих дней, явственно проступала мягкая ирония Бродяги.

— Нет, малыш, так не пойдет… За все — это слишком много. Давай сделаем по-другому: за половину всего я прощу тебя сразу, а за остальное ты отчитаешься по пунктам. Потом. Если захочешь… А там уж видно будет.

Счастливо засмеявшись, я, все еще всхлипывая, начала:

— По некоторым пунктам очень хочу отчитаться прямо сейчас. Можно? — Он кивнул. — Во-первых, твое заявление я, разумеется, не подпишу. Во-вторых, раз уж ты доверил мне на хранение настолько важный документ, как долговое обязательство, я решила, что теперь у тебя нет от меня секретов, и устроила в твоем кабинете обыск. Стихи — извини — реквизировала.

Рюрик резко покраснел, заморгал, затем поднял на меня глаза и, стремительно бледнея, спросил:

— И?..

Я притянула его к себе, бесконечную секунду смотрела в глаза.

— Я люблю тебя.

Мы оба застыли. И все вокруг словно остановилось. Даже время… Нет, время вообще перестало существовать.