— Да.

 Идти к ближним скалам было рискованно, и потому Фальке обратил взор на юг. Там поднимались холмы, голые, как дно каньона. Фальке, щурясь, изучал взглядом их склоны, но ничего подходящего не находил. Спокойно, твердил он себе, спокойно, спокойно, хотя никакого спокойствия не ощущал. Наконец он увидел на довольно большом удалении притулившийся к небольшому пригорку огромный валун. Наверняка этот камень дает достаточно тени, и ослов там найдется к чему привязать, но… как же добраться до этого места? Самой Мадлен туда не дойти, а в седле она не удержится. Привязать ее лежа мешают седла и бурдюки.

 Мадлен догадалась о его колебаниях и глухо пробормотала:

 — Возьми меня на плечо.

 Фальке опешил.

 — Нет, Мадлен. Ты не выдержишь.

 — На плечо, — повторила она.

 У обоих не было сил спорить, к тому же Фальке сообразил, что это единственный разумный выход из положения.

 — Сейчас приведу ослов и вернусь, — сказал он тихо. — Я… — Ему пришлось сглотнуть ком, подступивший к горлу. — Я постараюсь нести тебя осторожно.

 — Знаю. — Хриплый голос звучал безучастно, но Фальке расслышал в нем ласку. — Ступай.

 Фальке ушел, чтобы тут же вернуться, ведя ослов в поводу, и тихим окликом возвестил о своем возвращении. Его руки были нежны, хотя и причиняли невыносимую боль.

 — Упрись мне в пояс, — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Так тебя будет меньше трясти. — Чтобы помочь ей, он свободной рукой направил ее запястья.

 За валуном в склоне холма обнаружилась выемка вроде пещеры, куда не могли проникнуть ни солнечные лучи, ни посторонний взгляд. Фальке опустил Мадлен на относительно прохладную почву, затем привязал животных и дал им немного воды. Он боялся взглянуть на возлюбленную. В пустыне царствуют солнце и смерть, а Мадлен особенно уязвима, если верить хотя бы части ее россказней о себе.

 — Спасибо, — донеслось до него. — Это уже кое-что.

 Фальке нахмурился и сел возле нее.

 — Лежи спокойно. Я придумаю, как облегчить твою боль.

 — Пустое, — прошептала Мадлен. — Теперь я поправлюсь.

 — Разумеется, — солгал он, ложась рядом с ней и отпихивая коленом бесполезную сумку. Девочка на что-то надеется, и пусть, и прекрасно. Смерть в неведении — хорошая смерть.

 — Обязательно, — сказала Мадлен и, пошевелившись, положила голову ему на плечо. — Если ты мне поможешь.

 Глаза Фальке увлажнились. Чем он мог ей помочь?

 — Да, любимая. — Он знал, что против таких ожогов все средства бессильны.

 В глубине ее глаз — за распухшими веками — промелькнули фиалковые огоньки.

 — Ты ведь поможешь?

 Душу Фальке свело от внутренней муки. Охваченный горем, он прикоснулся губами к ее губам, и те — к его несказанному удивлению — ответно раскрылись.

 Фальке внезапно понял, чего от него хотят.

 — Нет, Мадлен, — сказал он, отпрянув. — Это тебя погубит.

 — Наоборот, — возразили ему. — Возьми меня, Фальке.

 Он уставился на нее, не веря ушам.

 — Я… Это невозможно! Твои ожоги…

 — Забудь о них, — усмехнулась она кровоточащими губами.

 

— Не… невозможно, — повторил он, запинаясь.

 — Фальке. — Фиалковые глаза распахнулись.