Фальке подошел к ней и обнял за талию, уткнувшись лицом в копну ее темных волос.

 — Ты должна быть осторожной, Мадлен. Эти люди не шутят.

 Она сделала неопределенный жест.

 — Я понимаю. Бог свидетель, я веду себя тихо как мышь…

 — Ш-ш-ш, — прошептал он.

 — Но мне скучно, — с вызовом заявила Мадлен, поворачиваясь к нему и заглядывая в глаза. — Неужели тебе это не понятно? Вы с братом Гюрзэном прекрасно заботитесь обо мне. Я вам от всей души благодарна. Но я… задыхаюсь. Мне скучно. Тут нечего даже читать. Принеси мне парочку каких-нибудь монографий. Хотя бы по медицине.

 — Не могу, дорогая. С меня не спускают глаз. Мне и так едва удается обводить своих соглядатаев вокруг пальца, а если я прихвачу с собой книги, они тут же смекнут, что к чему.

 — Тогда принеси что-нибудь, чем можно писать. Перья, чернила, бумагу. Дай мне возможность хоть чем-то заняться. — Она еще раз поцеловала его, уже более пылко. — Кроме вот этого.

 Он изобразил возмущение.

 — Тебе это наскучило, да?

 — Нет, конечно, — серьезно сказала Мадлен. — Но ты под рукой далеко не всегда. К тому же риск сейчас очень возрос, а ведь ты до сих пор не сказал, хочешь ли разделить мою участь. Если нет — нам следует оборвать нашу связь. — Она смотрела ему прямо в глаза. — Второе рождение — либо подарок, либо тяжелое бремя. Смотря как к нему отнестись.

 — Но я в любом случае потеряю твою любовь? — уточнил Фальке.

 — Таковы правила, — сказала Мадлен, не сводя с него глаз.

 Фальке пожал плечами и шагнул к единственному в помещении стулу, чтобы снять с его спинки сюртук.

 — Мне действительно нужно идти. — Он улыбнулся. Неловко, словно бы извиняясь.

 Мадлен кивнула, ощущая, как по всему ее телу прошелся озноб.

 — А завтра придешь?

 — У меня мало времени, — тихо ответил Фальке. — Правда. Если приду, то не смогу задержаться. — Он помолчал, переминаясь с ноги на ногу. — Принесу бумагу, чернила.

 — И перо не забудь, — сказала Мадлен.

 — Да, и перо. — Фальке помедлил секунду, затем повернулся к двери. — Значит, до завтра?

 — Я постараюсь быть дома, — чтобы хоть как-то разрядить обстановку, пошутила она.

 Фальке не нашелся с ответом, и только кивнул, а затем бочком выскользнул в дверь и тщательно задернул за собой занавеску.

 Мадлен задвинула засов и прислушалась к удаляющемуся стуку копыт. Лицо ее ничего не выражало. Он не хочет принять ее дар, она это поняла. Ему не нужна жизнь после смерти. Значит, их интимные отношения подошли к естественному финалу. Ей удалось подавить горький вздох, и она лишь через какое-то время медленно выпустила предательски проскользнувший в грудь воздух.

 

Заняться было по-прежнему нечем, и Мадлен вернулась к реставрации одной из многочисленных диванных подушек. Искусству вышивания, как и некоторым другим видам рукоделия, ее еще в первой жизни обучили монахини-урсулинки. Свет единственной тусклой лампы мешал правильно подобрать цвета, но, поскольку подушке предстояло провести весь свой век во всегда затемненной гостиной, это не имело значения. Вдев нитку в иглу, она приступила к работе.

 Когда маленькие голландские часы на низком медном столике пробили час, за окном что-то хрустнуло.

 Мадлен оторвалась от шитья.