В чистом окне ("какая ветка? Девятый этаж!" - мелькнуло в голове) на фоне оседающего в закат солнца черными пушечными стволами уперлись в небо четыре трубы, увенчанные подсолнуховыми коронками рыжего дыма. Химзавод. Первая очередь. Слева белыми кораблями уплывают в закат многоэтажные громады с пламенеющими от последних лучей окнами - красиво и больно смотреть.

Он подался вперед, к окну. Справа от химзавода - между корпусами его и кольцевой дорогой - узенькой полоской протянулся лесок, не лесок даже, а так - лесишко, в глупой надежде уцепившийся корнями за землю, которая уже т принадлежит ему. Три года назад он, этот сегодняшний лесишко, жалкий остаток, темными шуршащими валами укатывал за горизонт. "И впрямь был дикий бор", - подумалось. Но прогресс - штука серьезная: плывут теперь до горизонта белые громады, дымят день и ночь трубы химзавода, в чьих цехах рождается то, что за миллионы лет не сумела создать природа, создавшая этот лес.

Бывший лес. Совсем бывший, хотя и цепляется из последних своих силенок за клочок у кольцевой дороги.

Правда, до вчерашнего дня лесишко мог еще надеяться выжить - стать, на худой конец, если не парком культуры и отдыха, то хотя бы сквериком. Но кто-то умный подвел итог вспыхнувшим было спорам: "Природа не храм, а мастерская. И снявши голову, по воласам не плачут. Сколько там кислорода давал гектар леса, я не знаю, а вот по производству азотной кислоты город план перевыполнил. Кислорода, слава богу, хватает, и если бы этот лес азотную кислоту давал, тогда другое дело..." Фу, черт побери, вроде отошло. Он присел к столу, взял рейсфедер - работы оставалось немного, еще несколько линий и планировка корпусов второй очереди химзавода вчерне закончена - стоять они будут вплотную к кольце вой дороге...

Серая тень, как туманный мазок по оконному стеклу, промелькнула и истаяла. Но в этот неуловимый миг, словно время внезапно застыло, он успел разглядеть ее янтарные, словно подсвеченные изнутри, недвижно круглые глаза, распахнутый в беззвучном крике клюв... Тень истаяла, и стих царапнувший слух неслышимый вскрик... "Тьфу, наваждение",- передернул он плечами и провел линию, стараясь сосредоточиться, но беспокойство не уходило...

Началось это недели три назад. Воскресным утром забрел он в зоопарк зачем? Так просто. Детишки галдели у обезьянника. Лев равнодушно спал, повернувшись к глазеющим наименее приличной частью. В птичьем вольере здоровенные попугаи возмущенно трещали клювами на расхрабрившихся воробьишек - воробьи, конечно, побаивались, но зерно таскали исправно прямо из-под носа заморских собратий. Все это было интересно, но не очень.

Что-то как будто тащило его мимо, ненавязчиво, но настойчиво - он это понял только потом. А сейчас, прошагав мимо всяческой экзотики, он неожиданно для себя остановился у клетки, в которой по невидимому и точному кругу диаметром в два метра безостановочно бежал серый худой зверь. Глядя прямо перед собой, не обращая никакого внимания на выкрики столпившихся у клетки людей, волк мчал по одному ему видимому кругу к одному ему видимой цели.

- За время, что он тут сидит, а вернее, бегает,- заметил кто-то из зевак,- он землю, наверное, раза три обежал! Чемпион!

В толпе засмеялись. Кто-то откликнулся: "Надо бы спидометр ему поставить!" А волк бежал, бежал по своему бесконечному кругу, каждые пять секунд возвращаясь к тому месту, от которого начал свой нескончаемый бег. А он вдруг подумал, что у каждого есть свой круг - у кого больше, у кого меньше, но каждый рано или поздно прибежит к той единственной, никому не известной точке, где начинался его круг...

Потом волк пришел к нему домой, глубокой ночью - он уже спал. Волк вежливо, но настойчиво растолкал его и сказал: - Хочешь, покажу фокус? Смотри.

Окно, в сторону которого волк небрежно махнул лапой, неожиданно раздалось в ширину и высоту, и через мгновение никогда не виденный пейзаж открылся ему: до самого горизонта, одна к одной, во все стороны, насколько хватает глаз, частокол высоченных труб стоял ровными, как солдатские, шеренгами, уходя макушками в низко плывущие по серому небу рыжие тучи дыма.