А еще был странный страх перед крысами. Мэссон терпеть не мог этих небольших, но свирепых грызунов, поскольку знал, какую опасность могут нести их острые, как иголки, клыки, но он никак не мог понять необъяснимый ужас, которым веяло от заброшенных, полных крыс зданий.

До Мэссона доходили смутные слухи об омерзительных существах, живущих в глубоких подземельях, и том, какую власть они имели над крысами, собирая их в ужасные армии. Крысы, шептались старики, являются посредниками между нашим миром и древними пещерами глубоко под Салемом. Тела из могил крадут для ужасных ночных пиршеств, говорили они. Миф о Гамельнском крысолове – выдумка, скрывающая нечестивый ужас перед черными ямами Аверна, наполненными порожденными адом чудовищами, не рискующими показываться при свете дня. Мэссон мало обращал внимания на эти россказни. Он почти не общался с соседями и фактически делал все, чтобы скрыть существование крыс от назойливых взглядов – и тому имелась уважительная причина. Если бы смотритель инициировал расследование, то это означало бы вскрытие множества могил, в которых могли обнаружить неприятные для него вещи. И если изгрызенные, пустые гробы еще могли быть приписаны крысам, то объяснить, почему изрезаны тела, лежавшие в некоторых гробах, оказалось бы нечем.

Самое чистое золото используется зубными техниками, и зубы не удаляют, когда хоронят человека. Одежда – другое дело, обычно покойника обряжают в костюм из тонкого сукна, дешевого, к тому же можно легко распознать его происхождение. С золотом обстояло иначе. А ведь были еще студенты-медики и, реже, готовые платить звонкую монету доктора с почтенной репутацией, нуждающиеся в трупах и не собирающиеся выяснять их происхождение.

До сих пор Мэссону успешно удавалось препятствовать подобным расследованиям. Он даже вообще отрицал существование крыс, хотя они порой отнимали у него добычу. Мэссона не волновала судьба трупов после того, как он заканчивал свой грабеж, но крысы неизбежно утаскивали тело через дыру, которую прогрызали в гробу.

Размеры крысиных нор все чаще тревожили Мэссона. Было также любопытное обстоятельство: гроб всегда оказывался открытым с торца, но никогда сбоку или сверху. Это указывало на то, что крысы действовали как будто по указке некого умного вожака.

Хмурым днем Мэссон стоял в разрытой могиле и раздраженно бросал лопатой влажную землю в кучу возле ямы. Шел дождь, мелкий, холодный и противный дождь, уже много недель сыпавшийся на землю из низких темных туч. Кладбище превратилось в топь, из желтоватой грязи неровными рядами торчали надгробные плиты.

Крысы отступили в свои норы, уже много дней Мэссон не встречал ни одной. Но его худое, небритое лицо все более мрачнело. Тело было похоронено несколько дней назад, но Мэссон не мог эксгумировать его раньше. То и дело на могилу приходил родственник покойного, даже несмотря на непогоду.

«Но вряд ли он появится в столь поздний час, независимо от того, какое испытывает горе», – криво усмехнувшись, подумал Мэссон, потом выпрямился и отложил лопату в сторону.

С холма, на котором раскинулось старое кладбище, он видел огни Салема, смутно мерцающие сквозь дождь. Смотритель достал из кармана фонарик, теперь нужен был свет. Взяв лопату, он осмотрел крепления гроба.

И внезапно резко напрягся. Прямо под ногами он почувствовал какое-то движение и царапанье, словно что-то перемещалось в гробу. На мгновение Мэссона охватил суеверный страх, тут же сменившийся яростью, когда он узнал источник звуков. Крысы снова опередили его!

В припадке гнева Мэссон вырвал крепления гроба, подсунул острый край лопаты под крышку и сдвинул ее. Затем направил луч фонарика внутрь. Дождь брызнул на белую атласную подкладку. Гроб был пуст. Мэссон уловил легкое движение в его изголовье и направил фонарик туда.