— Но хоть кофе?..

Кофе все сразу же одобрили, а приготовить его недолго. В процессе приготовления опять подумалось каким‑то краешком мозга, свободным от главной проблемы, что мало осталось кофе, вот–вот кончится, Витек вроде бы пообещал купить. Посмотрела: стоит на полке баночка, значит, все в порядке, успокоилась и вернулась в гостиную. Внимательно оглядела Магду и с облегчением убедилась, что призрак мефистофельского Десперадо перестал около нее маячить.

Островский и не думал скрывать свой интерес к ходу расследования вообще и к Эве Марш в особенности.

— Мне представляется, что все каким‑то странным образом связано с ней, — заговорил Островский. — И что удивительно, с нею преступления ассоциируются не у полиции, а только у телевизионщиков и вообще у общественности…

— …К тому же безо всяких оснований, — поддержала его Магда. — Ведь Вайхенманн к ней не цеплялся, Држончек тоже…

— Држончек собирался. Он уже нацелился на экранизацию, вел переговоры со сценаристами, а тот спонсор, который сделал ему заказ, соглашался финансировать экранизацию произведений лишь Эвы Марш. Никакой Родзевичувны, как тут шумела ваша общественность, никакого «Девайтиса», а именно Эву…

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво поинтересовалась Магда.

Слушая их перепалку, я негодовала. Вот, опять чего‑то не знаю. Эта холерная журналистская мафия на редкость информированная шайка, к тому же имеет наглость скрывать столь важные сведения именно от меня!

Что я и высказала Островскому без обиняков. Тот вроде малость смутился.

— Пани Иоанна, да ведь наша планида такая. Репортер обязан знать раз в десять больше того, о чем он говорит или пишет. На том стоим.

— И дурачком прикидываетесь! — не унималась я. — Да мне все равно, откуда ваши сведения, но вот правда ли это?

— Абсолютная. Я сам говорил со сценаристами, некоторые даже не отказывались взяться за работу, но уж слишком дурной репутацией пользовались его прежние шедевры. Тогда Држончек сам принялся кропать сценарий, у него даже был обнаружен конспект, точнее, два варианта, потому что он не знал, на каком произведении Эвы остановиться. На последней ее книге, или лучше взяться за предпоследнюю.

— И кто‑то его пришил, благодарение Господу!

— Заморский и Поренч столько пакостей ей учинили, что мотив напрашивается сам собой. А в масштабе всех этих преступлений подбор жертв кажется лишенным всякого смысла. Ведь если бы Эва Марш как‑то приложила к этому руку или хотя бы палец. Где тут место для Вайхенманна?

— Получается, трое в нее впились, а четвертый даже не прикоснулся?

— А она начала именно с четвертого. Где логика? Ошибка?

— А не приходилось вам, вездесущий репортер, слышать, что Вайхенманн тоже имел на нее виды?

Не дав Адаму ответить, вмешалась Магда:

— Ну как же, было такое. И насколько я понимаю, именно из‑за этого ты и разыскиваешь Петра Петера? Это он якобы от Яворчика слышал о том, что Эву поддерживают телевизионные воротилы, а ведь Вайхенманн, безусловно, относится к таковым. И ты же сама догадалась, что все это выдумал Поренч.

— И был пришит только за выдумку?

— Возможно, переполнилась чаша терпения, — рассуждал Островский. — Кто‑то решил, что слишком много накопилось мерзостей, надо положить им конец. Ведь даже и вы, уважаемая пани Иоанна…

Он прав, меня тоже переполняло возмущение. И будь я моложе, будь у меня больше сил и не столь закаленный в жизненных невзгодах характер… Кто знает…

— Вот я и говорю — благодарение Господу, что ее здесь не было!

Вымысел в качестве мотива… Интересно!

— Как он выглядел? — задумался Дышинский.