Что же получается?

Пришла в квартиру, заварила чай (приготовила две чашки — явно ждала кого-то), выпила и…

И что дальше?

Распахнула окно и бросилась?

Распахнула окно, забралась на подоконник и поскользнулась?

Распахнула окно, а неведомый (и бесплотный! никаких следов не оставил!) злодей в это время за ноги дернул?

Или — как в одном классическом детективе — дождавшись, пока Тата заберется на подоконник и высунется наружу, злодей двинул ее чем-то с крыши?

Впрочем, нет. От толчка сверху на теле какой-никакой след да остался бы — на шее, на затылке, на спине.

Если человек хочет что-то сказать, он непременно скажет. Если не хочет — тем более скажет.

Зигмунд Фрейд

— Наташа, почему посторонние в приемной? Где договор с «Марсом»?

Лысый череп блестел, как шар для боулинга (хм, а разве они розовые бывают?) — только над ушами туманился наивный белесый пушок. Глаза, впрочем, глядели жестко, почти жестоко. И вообще безутешный муж (то есть — вдовец) Александр Викторович Каменщиков производил довольно угрожающее впечатление. Кинг-Конг в офисном костюме. Фамилия Каменщиков подходила ему изумительно.

А вот Наташины родители явно ошиблись — ей бы Клеопатрой называться: смоляное «египетское» каре, кошачьи глаза с яркими черными стрелками, узкие алые губы.

Конечно, я попыталась нежного супруга разговорить. Ни про родственников (мало ли какие у них отношения), ни тем более про шефа упоминать не хотелось, поэтому распиналась о том, что просто так люди из окна не падают, а милиция, конечно, ничего не предпринимает, далее со всеми остановками. Вотще.

— Бросьте свое… расследование, — Александр Викторович выплюнул это слово так, будто в нем было не две «с», а по меньшей мере восемь. — Вам, журналистам, лишь бы в сплетнях поковыряться. Прекратите, ясно? К милиции у меня претензий нет. Тату не вернешь, а всем и так тяжело.

Не мужик — бастион. Великая Китайская стена. Форт-Нокс.

— Извините, Александр Викторович, — секретарша («по совместительству» та самая ближайшая подруга Таты) подала начальнику синюю папку, достала из шкафа мою куртку, неловко, кучей, сунула ее мне в руки, пожала виновато плечами…

Мне оставалось только удалиться. Куртку натянула уже в коридоре, автоматически сунула руку в карман… Шуршит что-то…

Бумажную четвертушку пересекала корявая строчка: «Я работаю до пяти».

Ага, значит, лучшая подруга совсем не такая упертая, как безутешный вдовец. Вот и славно.

Правда, я собиралась, пока светло, глянуть на место происшествия. Но, во-первых, снегопада вроде не намечается. Во-вторых, «светло» — понятие относительное, низко нахлобученные облака превращают день в почти сумерки, а фонарей там, скорее всего, нет. И, в-третьих, милиция и без меня все осмотрела, так что «визит» все едино формальный. А посему — подождет до завтра.

Ну, нет худа без добра.

Курилка — традиционный клуб любого офиса — обнаружилась на лестничной площадке: просторная, чистенькая, стоячих пепельниц аж четыре штуки, только кожаных диванов не хватает.

Сухопарая дама в безукоризненном английском костюме бросила в мою сторону короткий, но абсолютно «фотографический» взгляд. Ее собеседница, полная, коренастая, в ажурной пушистой кофточке с блестками и оборочками, увлеченно дирижируя тонюсенькой сигареткой, меня, кажется, даже не заметила.

— А я тебе говорю, она всегда себе на уме была. Тихоня, воды не замутит. Ах, бродячая собачка, ах, голодная, ах, котенок бездомный, ах, надо его пристроить! Глазки вниз, спасибо-пожалуйста, аж противно! У меня невестка такая же, я про этих тихонь все знаю.