Однако все постоянно твердили, что я была с родителями, когда они исчезли. Полицейские нашли меня без сознания рядом с нашей машиной, причем у старых руин пуэбло за чертой Райли-Свитч. Я ничего этого не помню. Не помню, чтобы была в том месте. Помню только, как несколько дней спустя очнулась в больнице. Тело казалось таким тяжелым, что я едва шевелилась, а легкие – такими смятыми, что едва дышалось. И никто не мог объяснить почему.
Потом посыпались вопросы, которым не было ни конца ни края, пока бабушка с дедушкой, раздавленные невыносимой утратой, не велели властям прекратить и не забрали меня домой, где я могла от души погоревать. Позже я узнала, что искать маму с папой помогал весь город. Люди разделились на поисковые отряды и прочесывали окрестности день и ночь. Даже из ФБР приезжали, но ничего так и не нашли. Ни единой подсказочки, ни единого намека на улики. Знаю, звучит, как клише, но родители в прямом смысле слова исчезли без следа.
В официальном отчете говорилось, что они ушли в поход и заблудились. Но они никогда бы так не поступили. Никогда бы меня не бросили. И все-таки из-за отсутствия улик следствие велось несчастных пару недель.
А я, единственная, кто мог хоть что-то объяснить, ничего не могла вспомнить. Из-за этого я чувствовала себя виноватой, и груз вины с каждым годом становился все больше и больше, словно у меня в груди каждую секунду рос булыжник с острыми краями.
Никому я не рассказывала о том, что чувствую себя виноватой. Никому, кроме Брук.
Ее глаза наполнились сочувствием.
- Почему ты не осталась дома?
- А зачем? Чтобы в одиночку валяться в бездне отчаяния, когда я могу утащить тебя за собой? Нет уж, спасибочки.
- Дельное замечание, - кивнула подруга. – В валяниях я спец.
- А еще, - добавила я и внутренне поежилась, - я должна сознаться кое в чем ужасном.
- Серьезно? – заинтригованно встрепенулась Брук. – И насколько это кое-что ужасно?
Я еще крепче сжала в объятиях блокнот.
- Я постоянно думаю о том парне из кофейни. Уже три дня не могу отделаться от мыслей о нем и о видении.
От понимающей улыбки черты лица Бруклин смягчились.
- И поэтому чувствуешь себя виноватой?
- На все сто. Думаешь, зря?
- Еще как думаю.
- Но ведь это странно. Сегодня десять лет, как я практически сирота, а в голове снова и снова крутится то видение. Никогда в жизни ничего подобного не видела. И не ощущала, если на то пошло. Парень из видения был такой суровый и отчаянный, но мне почему-то казалось, что он не совсем человек. – Глубоко вздохнув, я заглянула в глаза подруге. – Разве я имею право думать об этом именно сегодня?
Она коснулась моей руки:
- Лор, я уверена, твои родители не хотели бы, чтобы ты так долго по ним скорбела.
- Знаю, но…
- Никаких «но». Мне даже представить сложно, каково это – обладать таким даром, как у тебя, видеть и чувствовать то, что видишь и чувствуешь ты. Но если ты меня по-настоящему любишь, то опишешь того парня гораздо подробнее и не забудешь упомянуть о том, что действительно важно. Например, об объеме груди и количестве лейкоцитов.
Я весело улыбнулась и подалась ближе:
- Я пыталась его нарисовать!
Улыбка Бруклин стала шире.
- И как?
Быстренько осмотревшись по сторонам, я убедилась, что за нами никто не подсматривает, и протянула подруге блокнот, намереваясь, так сказать, обнародовать свой последний шедевр.
Присмотревшись к рисунку, Бруклин резко выдохнула:
- Боже мой!
- Ага.
Пока парень боролся с чудовищем, мне удалось рассмотреть лишь отдельные черты. Темные глаза, сильные челюсти, густые и невозможно длинные ресницы. Не так уж много, конечно, но я нарисовала то, что сумела вспомнить.
- И этот парень из видения – тот же, кого ты видела в коридоре?
- Наверное, - ответила я. |