Я встал, вылил две трети бутылки в раковину, облил спереди, около самого ворота, китель Зецлера водкой, открыл кран умывальника и спустил воду, закрыл бутылку и поставил ее на письменный стол. В ней оставалось еще немного водки.

Отодвинув дверную задвижку, я закурил сигарету, сел за письменный стол и стал ждать. С того места, где я сидел, тела Зецлера не было видно. Взгляд мой остановился на его шинели. Она висела на вешалке справа от двери. На спине она топорщилась – Зецлер сутулился.

В коридоре раздались шаги. Первым, с бледным, взволнованным лицом, вошел Хагеман, за ним – лагерный врач гауптштурмбанфюрер Бенц. Последним, возвышаясь над ними на целую голову, следовал Луек.

– Но как же?.. Как же это?.. Не понимаю... – забормотал Хагеман.

Бенц нагнулся, приподнял веки покойного и покачал головой. Выпрямившись, он снял очки, протер их, снова надел, провел рукой по своим блестящим седым волосам и молча сел.

– Можете идти, Луек, я позову вас, если будет нужно, – сказал я.

Луек вышел, Хагеман не шелохнулся. Он все еще не мог оторвать глаз от распростертого на полу тела.

– Слов нет, это большое несчастье, – сказал я и продолжал: – Я прочту вам рапорт Луека.

Я заметил, что все еще держу в руке сигарету, и почувствовал неловкость. Отвернувшись, я поспешно придавил ее в пепельнице.

Зачитав рапорт Луека, я обратился к Бенцу:

– А ваше мнение, Бенц?

Бенц взглянул на меня. Ясно было, что он все понял.

– По‑моему, – сказал он, – это несчастный случай.

– Но как же?.. Как же это?.. – растерянно забормотал Хагеман.

Бенц указал пальцем на бутылку водки.

– Он хватил немного лишку по случаю праздника, пошел завести мотор, морозный воздух одурманил его, он потерял сознание – и уже не проснулся.

– Не понимаю, – сказал Хагеман. – Обычно он почти не пил...

Бенц пожал плечами.

– Понюхайте.

– Но все же, если мне будет дозволено, – запыхтел Хагеман, – здесь что‑то не так... Что‑то странное... Почему Зецлер не вызвал, как всегда, шофера? Чего ради он сам взялся заводить машину...

Я с живостью заметил:

– Вы же знаете, Зецлер никогда ничего не делал, как все люди.

– Да, да, – отозвался Хагеман, – это был, так сказать, музыкант.

Он посмотрел на меня и поспешно добавил:

– Разумеется, я тоже думаю, что это несчастный случай.

Я встал.

– Поручаю вам отвезти фрау Зецлер домой и известить ее о случившемся. Возьмите машину. Бенц, я хотел бы иметь завтра утром ваш рапорт, чтобы присоединить его к своему.

Бенц поднялся и кивнул головой. Они вышли, я позвонил в лазарет, чтобы прислали санитарную машину, и, сев за письменный стол, начал составлять рапорт.

Как только санитары вынесли труп, я закурил сигарету, открыл настежь окно и снова сел за машинку.

Немного погодя я снял телефонную трубку и позвонил оберштурмфюреру Пику на квартиру. Мне ответил женский голос. Я сказал:

– У телефона штурмбанфюрер Ланг. Не могли бы вы позвать мне вашего мужа, фрау Пик?

Я услышал стук трубки – ее положили на стол – и звуки шагов. Шаги удалились, где‑то хлопнула дверь, мгновение было тихо, затем внезапно холодный, спокойный голос произнес совсем рядом со мной:

– Оберштурмфюрер Пик слушает.

– Я не разбудил вас, Пик?

– Никак нет, господии штурмбанфюрер. Мы только что вернулись.

– Вы уже в курсе дела?

– Так точно, господин штурмбанфюрер.