– Так, значит, ты умеешь писать?

– Так точно, господин ротмистр.

– Садись, я продиктую тебе письмо к моим драгунам. Ты знаешь, где находятся мои драгуны? – добавил он.

– В восьмой палате, господин ротмистр.

– Так, – удовлетворенно сказал он. – Садись.

Я сел за столик. Он начал мне диктовать, я стал писать. Когда он кончил, я показал ему письмо, он прочел его, кивая головой с довольным видом, потом приказал мне снова сесть и добавить постскриптум.

– Рудольф, – послышался за моей спиной голос старшей медсестры, – что ты тут делаешь?

Я вскочил. Она стояла на пороге, высокая, прямая, ее светлые волосы были зачесаны назад, руки скрещены на груди, вид у нее был строгий, чопорный.

– Рудольф, – сказал ротмистр Гюнтер, вызывающе глядя на медсестру, – работает на меня.

– Рудольф, – не взглянув на него, проговорила медсестра, – я тебе велела убрать двенадцатую палату. Здесь распоряжаюсь я и никто другой.

Ротмистр Гюнтер усмехнулся.

– Сударыня, – сказал он с вызывающей вежливостью, – Рудольф не будет убирать двенадцатую палату ни сегодня, ни завтра.

– Ах, так! – воскликнула медсестра, резко поворачиваясь к нему. – Могу я спросить почему, господин ротмистр?

– Потому что начиная с сегодняшнего дня он переходит в услужение ко мне и моим драгунам. А вот Пауль, если вам угодно, сударыня, может убирать двенадцатую палату.

Медсестра еще больше выпрямилась и сухо спросила:

– Вы имеете что‑нибудь против Пауля, господин ротмистр?

– Конечно, сударыня, еще как имею. У Пауля руки как у свиньи, а у Рудольфа чистые. Пауль зажигает сигарету как свинья, а Рудольф зажигает ее аккуратно. Пауль и пишет как свинья, а Рудольф пишет очень хорошо. По всем этим причинам, сударыня, и вдобавок еще потому, что этого Пауля никогда не дозовешься, он может дать себя повесить, а Рудольф с сегодняшнего дня поступает в мое распоряжение.

Глаза медсестры сверкнули.

– А позволено будет спросить, господин ротмистр, кто это так распорядился?

– Я.

– Господин ротмистр, – грудь медсестры в волнении вздымалась и опускалась. – я хотела бы, чтобы вы раз и навсегда поняли, что служащими здесь распоряжаюсь я.

– Так... – сказал ротмистр Гюнтер и с невероятно наглой усмешкой не спеша окинул взглядом медсестру, словно раздевая ее.

– Рудольф! – крикнула она дрожащим от ярости голосом. – Идем! Немедленно идем!

– Рудольф, – спокойно произнес ротмистр Гюнтер, – сядь.

Я посмотрел на одного, на другую и целую секунду был в нерешительности.

– Рудольф! – крикнула медсестра.

Ротмистр ничего не говорил, он усмехался. Он очень был похож на дядю Франца.

– Рудольф! – гневно повторила медсестра.

Я сел.

Она повернулась на каблуках и вышла из комнаты.

– Хотел бы я знать, – воскликнул ротмистр громовым голосом, – чего стоит эта светловолосая дылда в постели! Наверно, ничего! А ты как думаешь, Рудольф?

На следующий день старшая медсестра перешла в другое отделение, а меня передали в распоряжение ротмистра Гюнтера и его драгун.

Однажды, когда я убирал палату ротмистра, за моей спиной раздался его голос:

– А я узнал о твоих проделках!

Я обернулся, он строго посмотрел на меня, и комок подступил у меня к горлу.

– Иди‑ка сюда!

Я подошел к его кровати. Он повернулся на своих подушках, чтобы видеть мое лицо.