После ужина, шарахаясь в темноте, Максим пробрался в комнату, где поместили Нину. Она сидела поджав ноги и, видимо, размышляла, как удобнее свернуть кошму, которая должна была заменить ей кровать. Весь дом, включая комнаты для гостей, куда поместили Нину и Максима, был совершенно пуст, с точки зрения европейца. Низенькие столы, много ковров и посуду в нишах мебелью считать нельзя.

Максим с трудом высидел обильный и продолжительный ужин, все время ерзал, чтобы как-то расслабить постоянно затекавшие ноги. Так что спина ныла, а ноги гудели, хотя в тот день он исключительно сидел, или стоял, или лежал. Но до Нининой комнаты, несмотря на усталость, все же дополз.

— Ты что, если тебя кто-нибудь увидит, будет грандиозный скандал! — возмутилась девушка.

— Почему? — искренне не понял ее испуга Максим. Его намерения были настолько чисты, что он даже не предполагал возможных дурных истолкований. — Я просто хотел с тобой посоветоваться. Послушай… — Журналист, не найдя ничего более подходящего, был вынужден присесть на кошму. Ковров в Нининой комнате было побольше, видимо, ее считали более почетным гостем. — Кстати, откуда этот Аскер узнал, что мы приезжаем?

— Вероятно, ему позвонил Рустем Ибрагимович. Аскер учился в аспирантуре вместе со мной.

— А ты что — кандидат наук?

— Да, как-то так получилось.

— Ну даешь. Слушай, ну… как нам все-таки выйти на этот клад? У тебя есть какие-то идеи?

— У меня есть идея, что никакого клада нет.

— Это я уже слышал, — нетерпеливо перебил девушку Максим, — а откуда у тебя все эти письма?

— Я их нашла у нас в фондах. После завоевания Туркестана русские офицеры занимались не только учениями, но и наукой. В принципе российское практическое востоковедение создано в значительной степени военными. Вероятно, кто-то из военных — тогда очень модно было коллекционировать рукописи — купил рукопись, между листами которой и были вшиты письма из архива ордена бекташи. Письма, судя по всему, подлинные, по крайней мере датируются первой четвертью девятнадцатого века. Я нашла письмо некоего капитана Теникова, он был в представительстве русского военного командования при дворе бухарского эмира. И он пишет, что обнаружил место, где скрыта казна бекташи. Но видимо, к сообщению его не отнеслись серьезно.

Максим тоже не был склонен серьезно относиться к рассуждениям о практическом востоковедении, он был человек конкретный.

— А кто карту нарисовал?

— Не знаю, она была тоже вшита между листами рукописи. Сам текст — ничего особенного, довольно поздний список поэмы Сулеймана Челиби «Мевлид-е Неби», и хранился он, вероятно, до того, как попал к нам в библиотеку, при мазаре аль-Бухари.

Максим устал. Мало того что он опять был вынужден сидеть в противоестественной позе, так еще его кормили байками о поздних списках. Сейчас его занимал один-единственный список — список дел на завтра.

— Это все понятно! Где искать эту реку?

— Это скорее всего не река, а какой-нибудь арык, и вообще, местность с начала прошлого века наверняка изменилась — какие там ориентиры? Деревья… дома… вряд ли что дожило до наших дней.

— Ясно, арык. Где? У мазара этого твоего аль-Зухри.

— Во-первых, не моего, а во-вторых… Кстати, очень может быть, что ты прав. В любом случае надо туда съездить: бекташийский шейх вполне мог поселиться там. Тогда становится понятно, откуда вакуфные реестры и прочие документы. — У Нины загорелись глаза.

Максим осознал, что больше ничего не добьется, хорошо хоть удалось уточнить один адрес.