Действительно, в зловещей тишине, заполненной раздумьями тех, неведомых, вопрос журналиста прозвучал оглушительно громко. Но репортер тут же показал, к чему приводит наступление на свободу слова. Младоузбек вскрикнул и отдернул руку. На желтоватой ладони проступил отпечаток зубов. Зубы у опоссума передовиц и комментариев оказались крепкие.
— Тише, совсем обезумел!
— Это ты обезумел. — Максим еще разок щелкнул зубами. Из профилактических соображений.
— Оба вы шумите. — Нина решила положить конец спору. Но замолчали мужчины не потому, что она их утихомиривала.
Послышался странный шорох — кто-то намеревался протиснуться в окно. Все трое замерли.
— Для этого надо быть ящерицей, — едва слышно прошептала Нина.
— Он-то пролез, — Максим, как обычно, возразил. И тут же принялся разбираться в ситуации. — Что вообще-то происходит?
— Ищут. — Хусейн опять взял прежний менторский тон.
Очевидно, сон изгладил из памяти Максима воспоминания о непреклонности Хусейна. Он опять начал задавать наводящие вопросы:
— Кого ищут?
— Может быть, нас.
— А кто?
— Не знаю. Я не спрашивал.
Опять грохот. Только на этот раз дверь ломали недолго.
— Интересно, а «джип» они нашли? — вмешалась Нина.
— Думаю, да. Я не закрыл ворота.
— Почему? Ты хочешь, чтобы нас нашли? — Максим повернулся к Нине: — Я тебя предупреждал, он играет в странную игру.
Девушка промолчала. Соглашаться с Максимом не хотелось, доводов против не было.
Минут через десять заурчал двигатель.
— Уезжают? Наконец-то.
— Не спеши. — Хусейн ушел во мрак.
Максим плюхнулся на спальник. Повозился, устроился поудобнее и затих.
Нина напряженно вглядывалась в темноту. Ни тени, ни звука. Время тянулось, как шея жирафа, пытающегося достать апельсин. Хусейн вернулся и по обыкновению ничего объяснять не стал. А Нина не стала расспрашивать из принципа. Молчание снова превратилось в дрему.
* * *
На этот раз первым проснулся Максим. Он поморгал, привыкая к темноте, и пополз к Нине. Аккуратно растолкал девушку и зашипел ей в ухо:
— Слушай, мы здесь вечно будем сидеть в норе, как тарбаганы?
— У тебя богатый запас слов. — Нина еще не проснулась окончательно.
— Опять этот твой Хусейн куда-то смылся.
— Он такой же мой, как и твой. Между прочим, он помог нам сбежать.
— Чтобы бросить гнить здесь до смерти.
Девушка укоризненно глянула на журналиста и протянула ему пластиковую бутылку с водой:
— Побойся Бога, он тебя напоил, накормил и…
— И спать уложил, — охотно подхватил Максим, — только я все больше и больше чувствую себя Ваней, которого Баба Яга уже усадила на лопату и вот-вот запихнет в печь.
— Сопротивляйся.
— Вот я и предлагаю… — Максим осекся. Из-за Нининой спины тенью выглянул Хусейн. Очень неприятная манера — передвигаться бесшумно. Он окинул взглядом инстинктивно прильнувших друг к другу молодых людей.
— Никакой самодеятельности. Я уже устал вас предупреждать.
Строгий такой, непреклонный. Он, конечно, избавитель, но надо же и меру знать.
— Хусейн, — Нина, памятуя об их предыдущем неудачном разговоре, тщательно выбирала слова, — вам, — черт, они вроде на «ты» были, — тебе, в общем, нам всем будет проще, если ты посвятишь нас в свои планы, хотя бы отчасти. |