Несмотря ни на что, сыщик понимал, что самосуд допускать нельзя. Это попахивало чем-то первобытным. На дворе – последняя четверть двадцатого века, а у них – труп на трупе! Четыре покойника за ночь! Фильм ужасов!

– Только выслушай спокойно, – стараясь не отводить глаз, произнес сыщик после небольшой паузы. – Нам сейчас очень важно сдать его ментам живым… Чтобы он получил по заслугам. Разве нет?

– Ты что-то скрываешь. – Журналист покосился на Милу, которая по-прежнему сидела в кресле под пальмой, и продолжил вполголоса: – При чем здесь менты? У них жен не убивали, для них убийства обычная рутина. Тогда и меня надо им сдать, ведь я Жанку задушил. И ничуть не жалею. А он твою Валюху ножом… И ты его жалеешь? Быстро говори, или я его замочу без разговоров. То, что он сволочь, я принимаю без доказательств.

Тройная реальность

Горящий взгляд Макса не оставлял никаких сомнений в том, что он непременно выполнит обещанное. Сделав пару глотков обжигающего напитка, Стас передал в точности, о чем они на зимней дороге говорили с фотографом.

– Значит, эта… рыжая тварь, – медленно проговорил Макс, – специально пнула… Валентину под столом, чтобы потом… этот выродок… этой самой фразой отвлек ее во время укола?!

– Похоже, что так, – кивнул сыщик, тотчас пожалев об этом.

Журналист вдруг побледнел, даже как-то осунулся.

– А Ленку он убил из-за того, что она ему, видите ли, изменила.

– Точно.

– Если ты мне сейчас будешь мешать, – прошипел журналист, медленно поднимаясь и сжимая кулаки, – я и тебя убью. Не становись у меня на пути! Мне терять нечего!

Стас начал подниматься вместе с ним:

– Лену ты не воскресишь в любом случае. Как и я свою Валюху. А жизнь свою осложнишь. Одумайся!

– Наоборот, облегчу! – прошипел Макс, вылезая из-за стола. – Если этой мрази на земле не будет, я почувствую себя намного комфортнее. Почему она должна ходить рядом со мной, с тобой… По тем же дорогам. После того, что совершила?

– Вспомни «Место встречи изменить нельзя», – попытался из последних сил образумить бывшего одноклассника Стас. – Как там спорили Шарапов с Жегловым. Высоцкий, помнишь, хрипел: «Вор должен сидеть в тюрьме! И трудового человека не интересует, каким способом я его туда упрячу». На что Шарапов в исполнении Конкина возражал, что, если один раз закон подмять, другой и размахивать им направо и налево, это будет не закон, а кистень.

– Что-то я не улавливаю связи. Насколько помню, там Жеглов Кирпичу кошелек в карман пиджака подкинул. А здесь…

– Суть не меняется. Ты сейчас хочешь устроить самый натуральный самосуд, как в банде, где не люди, а волки, ты им уподобляешься. А мы живем в СССР вообще-то.

Выйдя из-за стола, Макс задержался, какое-то время стоял, видимо размышляя над услышанным. Потом медленно повернулся к Стасу:

– Неужели? Надо же! А я забыл… Как ты кстати вспомнил, где мы живем. Да СССР, как ты говоришь, самая настоящая стая волков. У нас в редакции двойная, даже тройная… не только мораль, но и реальность. На страницах бравурно рапортуем о преимуществах социалистического способа хозяйствования, а в курилках нас словно подменяют. Вернее, наоборот, в курилке мы настоящие, а за печатной машинкой нас подменяют.