Ее движения сделались неуверенными. Опасный признак. Врачи сказали, что для нее самое важное – все время быть чем нибудь занятой. Вероятно, они имели в виду чисто физическую занятость, потому что и без того ее мозг не знал ни минуты покоя. В первое время после ее возвращения домой из клиники люди не скупились на советы, но почти все эти советы заканчивались одной и той же фразой: «В любом случае, дорогая, ты же не хочешь снова туда попасть?» Фелисити понимала, что возражать было бы невежливо. Она представляла, каково было бы их изумление, скажи она правду. А правда была в том, что сколько себя помнит, ей никогда не было так спокойно, как в наглухо отрезанном от внешнего мира комфортном уюте клиники Сэджвик.

Сначала ее накачивали снотворным, потом мало помалу переводили в более щадящий режим. Каждый божий день становился для нее сплошным праздником. Она была в центре внимания: ей присылали цветы и приносили подносы со всякими вкусностями. Всегда улыбавшиеся люди купали ее как маленькую, затем медленно и любовно расчесывали ее длинные волосы. Врачи внимательно выслушивали ее жалобы. Волны жестокости окружающего мира разбивались о стены клиники, не принося ей ни малейшего вреда. Ей представлялось, что она – принцесса, заточенная в таинственной башне.

Это назвали нервным срывом. Что ж, прекрасная фраза, с помощью которой можно было объяснить массу антиобщественных поступков, хотя бы истерику в фешенебельном магазине, а также то, как она в припадке отвращения к себе расцарапала свою физиономию. И все это в один и тот же день. Такая вот случилась вспышка отчаяния и безысходности. Но все это осталось в прошлом.

– Это теперь в прошлом, Фелисити, – громко произнесла она. Она часто произносила вслух свое имя. Это помогало ей справиться, бороться с ощущением растерянности, с чувством, будто она не совсем уверена, кто она на самом деле.

Нарочито быстро, по деловому, она стала спускаться на цокольный этаж, где располагалась кухня. Полы тяжелого атласного халата хлопали по ногам. Это было огромное помещение, оформленное в стиле итальянского хай тека. В воздухе витал аромат свежевыпеченных булочек с шоколадом. Если она хочет продолжать носить вещи десятого размера, то это ей verboten . Гай съедал четыре. Мужчинам полнота к лицу.

Когда они только встретились, он был худой и голодный. Он вился вокруг нее, чуть не на брюхе ползал, как изголодавшийся дворовый пес. Все, что от нее требовалось, – лишь лениво протянуть к нему белую руку и улыбнуться. В те дни в его движениях было что то легкое и стремительное, это чувствовалось в том, как он поворачивал голову, в упрямом неуступчивом изгибе широкого рта с чуть опущенными уголками губ. Он напоминал ей тогда красивую большую лягушку. Этакого Эдварда Робинсона .

Фелисити схватила еще теплую булочку и отправила ее в рот всю целиком, лихорадочно заталкивая костяшками пальцев то, что не сразу влезло. Она принялась яростно жевать, с жадностью высасывая всю шоколадно ванильную начинку, после чего выплюнула всю массу в ведерко для отбросов. Затем закурила сигарету и через цокольное окно уставилась на жалкие платаны с отпиленными верхушками. Она представила себе, как они вырастают, становятся высокими и стройными и разворачивают свои нежные лапчатые листья над копотью и грязью Лондона. Теперь из стволов торчали лишь жалкие прутики, выросшие на месте зарубцевавшихся ран. Какой то прохожий заглянул в цокольное окно. Фелисити отшатнулась и стала торопливо подниматься наверх.