— Гляньте-ка, — протянул он, — а ты, кусок мяса, огрызаться умеешь!

— Я тебе еще рыло твое свиное отгрызу, — пообещал я, — Не Распятьев тебя звать надо, а Растяпьев.

И скомандовал.

— Давай!

Брови упыря сошлись в кучу после моего возгласа. Он успел только повернуть голову в сторону девицы, но было поздно. Кусочки острого льда вырвались из ее ладони и ударили прямиком в крепкий канат, на котором висела люстра. Сколько она весила — трудно сказать, но грохот стоял такой, что мама не горюй. Я отскочил в сторону а когда открыл глаза, увидел, что упырь корчится на полу. Кованая люстра придавила его брюхо. Да так, что доски лопнули.

Он настырно пытался поднять ее, но было видно, как сил не хватает.

Регенерация, — снова раздался голос в голове. — Он потратил много сил на восстановление. Добей его.

— Добей его — вторила голосу девица.

Выглядела она так, что краше в гроб кладут. Бледная, будто всю кровь выкачали

(выпили)

…подбородок заострился, глаза как у снулой рыбы. Хоть бы только не померла. А то кто знает — может, тут принято в таких тварей перерождаться.

Я взял обломок ножки стула и подошел к комбригу. Он закашлялся кровавой юшкой и сплюнул ее в сторону.

— Что ж, для бесплодной ветви недурно. Как тебя зовут, сынок?

— Тамбовский волк тебе сынок, кровосос поганый. Виктор я.

— Витюша, значит. Знавал я, помнится, одного Витюшу. Малец совсем. Приютил его по доброте своей сердечной, когда наши все село сож… кхм, оптимизировали… Думал, что смогу в послушании его взрастить, в почтении. А потом и закреплю — крови своей дам отведать, посвящу в наши дела тайные. И знаешь, чем он мне отплатил? Пренебрег он этим высоким даром, кровь сплюнул, а через пару лет попытался меня прирезать во сне. Ну так я Витюшу за яйца-то и вздернул вверх ногами, а затем шкуру спустил и повесил на въезде в поместье свое. Он и до сих пор там висит, костьми болтает. Мне на добрую память, а прохожему и проезжему — в назидание.

Уж не знаю, с чего меня понесло — с истории, с рожи его мерзкой или со всего сразу. Но я даже не помнил ничего. Ни-че-го, кроме резкого, железистого запаха крови, теплых брызг и влажного чавканья.

А еще очень болели руки.

Наконец удушливая волна схлынула. Я отстранился. Желудок крутило в спазмах. Я тупо смотрел на тяжелую ножку стула в руках. Вся она была в ошметка и вязкой темно-красной жиже.

— Сердце, — тихо сказала светловолосая девица. А может, и не тихо. Может, она вообще прокричала мне на ухо, только слышал я с трудом из-за шума крови в висках. — Проткни его.

Но я не смог. Руки такая трясучка разбила, будто в каждую засунули отбойный молоток и на полную мощность выкрутили. Тогда девица подошла и обхватила ножку стула. Ее не смущала ни кровь, ни осколки кожи и костей.

— Давай, мне не хватит сил.

Наши руки нацелили обломок ножки в грудь упыря.

— Раз, два…

— Три, — закончил я и с нажимом опустил кол.

Глава 3

Распятьев лежал на полу молча, даже не дергался. Ножка стула торчала из его грудины. Говорят, что от нежити защищает осина, так что либо это вранье и сгодится любое дерево, то ли стул кто-то сладил именно из осины.

Через полминуты тело ублюдка пошло черными пятнами, а после… заполыхало. Я отшатнулся — подумал, что это такой прощальный подарок в виде БОМБЫ, но ошибся. Пламя оказалось холодным и оставляло после себя вонючий, жирный пепел.