Этим я сбил ее с толку — она осеклась и глянула на меня с легким непониманием. Я видел по глазам, как шестеренки крутятся в ее светлой голове… Щас наверняка еще одной льдиной запустит… ну да ничего, вытерплю. Это того стоило.

Но Софа лишь хихикнула и продемонстрировала мне два ряда прекрасных белых зубов. Любой стоматолог бы восхитился…. даже склочные бабки из районной поликлиники, которые ненавидят каждого пациента.

— Так уж и быть, можешь оставить в порядке исключения. Но все остальное сожжем. Ты не переживай сильно, путешествовать голышом не придется… долго. Мы себе одежу сопрем. — беспечно заявила она.

— Сопрем?

Теперь шестеренки закрутились уже у меня. Нет, убивать — это куда ни шло. Поскольку эти твари сами с удовольствием сожрали бы меня, то на них моральный компас не срабатывает. А вот красть у простого люда — это уже совсем другое дело. Мутное и неприглядное.

— Ну, да, — так же спокойно подтвердила она. — Ща к селу ближайшему подъедем, там везде на улице бельевые веревки стоят. Примерим на глазок, что подойдет, а дальше дело техники.

Мне не очень нравилась идея вот так вот “одалживаться” у жителей неведомого села. Пусть даже я их знать не знаю и в глаза не видывал. Прежде всего потому, что я мог поставить себя на чужое место. И черт возьми, мне бы очень не понравилось, если б я однажды утром вышел во двор и обнаружил, что кто-то стырил мои портки, которые я вывесил на солнышко просушиться.

— Че-т не нравится мне эта идея, — признался я абсолютно искренне.

Софа фыркнула.

— Ну что ты начинаешь, а? Знаешь, какие про вас в народе стишочки ходят? “Ламберт-Ламберт — хер моржовый! Ламберт-Ламберт, вредный хуй!”

Меня не очень впечатлил этот образчик устного народного творчества, поэтому я промолчал. Видимо, Софа приняла это на свой счет, потому что вскоре снова меня окликнула.

— Витя.

— Чего тебе?

— Ничаво, — передразнила она и добавила уже серьезнее, — относись к этому проще. Тут на земле действуют волчьи законы. В лицо-то улыбаться и благодушничать будут, зато чуть зазеваешься — и тот, кто вчера тебя угощал томлеными щами, сдаст твою тушку упырям за уговор скостить дань на месяцок-другой. И ведь никого не осудишь — так заведено. Каждый крутится как умеет.

Я задумался. Воровать все равно было гадко, но аргумент Софка предъявила весьма убедительный. Закрывай на него глаза или не закрывай, а все ж он никуда не денется.

— Мда, такой себе раскладик вырисовывается, — подытожил я эту философскую дискуссию

— Какой? — София вздернула бровь.

Я скривился.

— Примерно как лежалого говна пожевать.

— Личный опыт?

— Что? — не понял я.

Софа усмехнулась.

— По личному опыту знаешь, каково лежалое говно на вкус?

Я тяжело вздохнул. Вот и ступили мы на ту стадию отношений, за которой начинаются взаимные подколки. Что сказать, быстро развиваются! Я будто в блиц-шахматы играю.

— Уж простите, — съязвил я, — но в том, что касается жрачки, у меня есть определенные стандарты. Довольно высокие. У нас в Союзе, чтоб ты знала, пищевая промышленность настолько мощно развита, что даже с излишками не знаем как быть — приходится изощряться. Недавно начали делать пенопласт из молочных пенок, всем на загляденье. Коров чуть ли не пломбиром доить можно — из одного соска ванильным, а из другого…

Нет, подумал я, шоколадный немного из другой… области берется.

— Если сам готовить не желаешь, то есть концентраты.