Изменить размер шрифта - +
Кажется, теперь понимаю, почему подавальщицы тут такие бледные — если все время шнырять в этом чаду, можно не только малокровие себе заработать, вообще откинуться.

— Ты чего это вылез? — покосился на меня корчмарь, как раз наполнявший чарку какого-то рыжего доходяги.

— Перерыв у меня, — ответил я, — полчаса минимум. Как на любом предприятии.

— Не знаю я ни про какое приятие, — обозлился мужик, — а только если все-таки желаешь похлебку свою получить, то ступай посуду драить. Или проваливай.

— Послушай, уважаемый, — возразил я, — за такой объем работы, который ты вываливаешь, не только ставку повышенную давать надо, но и молоко. За вредность.

— Не будет молока, не подоили покамест быка, — захихикал рыжий доходяга и одарил меня очаровательной улыбкой из четырех с половиной зубов.

Смеялся он от души так, заливисто, пока я не показал ему кулак. После этого радость как ластиком стерли, и доходяга продолжил потягивать свою брагу уже молча.

Курить все еще хотелось, но при виде всех этих опухших морд с красными глазами я подумал, что при них сигареты демонстрировать не лучшая идея. Отобрать, конечно, не отберут, тут половине соплей хребет перешибешь, а другой половине — двумя соплями. Но ночью прирезать вполне могут, а я предпочел бы без этого обойтись.

— Я на пять минут. Проветрюсь — и назад.

— Ступай тогда на все четыре стороны, — рявкнул корчмарь, — спи в траве да коренья жуй. Знаю я вас, таких работничков — посреди ночи последнюю рубаху с тына сдернете и тикаете. Нет уж, мил человек, изволь…

Сиплый, протяжный крик не дал ему закончить мысль. Кто-то снаружи явно очень старался известить всех прохожих.

— Братцы-ы-ы-ы! Темнается, братцы! По домам торопись!

Выпить местные любили и могли — это было понятно по пустым кувшинам и чаркам на каждом столе. Поэтому то, что произошло дальше, меня изумило. Услышав призыв, мужики вылили в глотки последние капли и, не сговариваясь, потянулись к выходу. Почти в полном молчании. И организованно так, словно не сброд какой, а члены парткома на заседание идут. Шлеп, шлеп, шлеп — ложились на прилавок корчмаря медяки. Пьяницы натягивали бушлаты, напяливали на головы дырявые шапки и торопились выскочить наружу, в сумрак. Словно бежали за чем-то.

Или от чего-то?

Мне стало любопытно. Не обращая внимания на проклятия мужика, я последовал за завсегдатаями корчмы на улицу. Ночное Гуляево встретило порывом холодного ветра. Это только порадовало — голова, одуревшая от вони и свечного угара, немного прочистилась, и я наконец-то снова смог соображать. Не представляю, как люди проводят так всю жизнь. С другой стороны, кого-то и шум станков да лязг механизмов на заводе с ума бы свел, а мне ничего, притерпелся. Человек на то и царь природы, над которым никто не властен, потому что привыкает ко всему.

— Братцы! Не засиживайсь! По домам давайте! — послышалось уже дальше по дороге. Кажется, невидимый глашатай обходил все окрестности. И его слушались. Пьянчуги разбредались по хатам. Скрипели несмазанные дверные петли, хлопали ставни — шумно, резко, чтоб уж наверняка. Деревушка вымирала за считанные секунды прямо на моих глазах. Даже на дворовых собак кто-то вполголоса порыкивал, чтоб тише себя вели. Странные они какие-то. Или тут до сих пор распорядок из комендатуры, чтоб после определенного часу по улицам не шнырять?

Я почесал в затылке и машинально потер ладони. Потер энергично и тут же пожалел об этом. Начавшая была подсыхать рана на ладони снова закровила. Твою ж дивизию, совсем про нее забыл. Вон как собственная дурость из башки быстро вылетает.

— Браток, — послышалось сзади.

Быстрый переход